Автор Тема: 1 ГВАРДЕЙСКИЙ ТАНКОВЫЙ КОРПУС 80 ЗЕНАП  (Прочитано 168518 раз)

0 Пользователей и 1 Гость просматривают эту тему.

Светлана Мута

  • ПО "ПОБЕДА"
  • Полковник
  • ***
  • Сообщений: 1379
1гв Донской ТК Солдаты Полка
Живайкин Михаил Лукъянович


Пол:   мужской
Дата рождения:   0.0.1912
Место рождения:   Куйбышевская обл. Борский р-н с.Коноваловка
Национальность:   мордвин-эрзя
Должность:   ком. отделения подвоза продовольствия
Звание:   гвардии ст. сержант

Попечитель:   
иван афанасьев

Подразделения, в которых служил Фронтовик:   

17 гвардейская танковая Орловская ордена Ленина Краснознаменная ордена Суворова бригада 1-го гвардейского танкового Донского ордена Ленина Краснознаменного ордена Суворова корпуса

380 стрелковая Орловская Краснознаменная орденов Суворова и Кутузова дивизия

Захоронение:   

Беларусь, Минская обл. Минский р-н м. Городище

Дополнительная информация
Домашний адрес во время войны:   с.Коноваловка
Родственники во время войны:   жена-Анна Михайловна
Дата призыва:   0.0.1939
Место призыва (военкомат):   Борский РВК
Дополнительные сведения:   Живайкин Михаил Лукъянович- гв.ст.сержант роты технического обеспечения 17-й Гв.ТБр .Начал воевать на Калининском фронте в составе 380 Сд 855 СП с 08по11.41г, где был ранен 19.11.41гПосле излечения попал служить в 17 Гв.ТБр на должность ком. отд.по подвозу продовольствия.Вместе а Бригадой принимал участие в боях на Брянском, Донском-1942г, Юго-Западный, Брянский-1943г, Белорусский-1943-44гг.За героизм, отвагу, инициативу в боях награжден медалью "ЗА ОТВАГУ" от 27.04.44г.Погиб 08.07.44г , похоронен в местечке Городище Минской обл.Этот фронтовик-мой-односельчанин.- Наименование части (воинского подразделения): 17 гвардейская танковая Орловская ордена Ленина Краснознаменная ордена Суворова бригада 1-го гвардейского танкового Донского ордена Ленина Краснознаменного ордена Суворова корпуса Страна (в военный период): СССР Период существования: июнь 1942 г.как 157 отдельная танковая бригада - 1992 г Период вхождения в действующую армию: 01.07.1942-18.07.42; 23.09.1942-08.12.42 г. как 157 тбр 26 тк; 08.12.1942-01.04.43; 11.06.1943-11.08.43; 24.10.1943-12.05.44; 10.06.1944 -09.05.1945 Последующие переименования: в послевоенное время - 17 гвардейский танковый Орловский ордена Ленина Краснознаменный ордена Суворова полк (Залфельд)вч пп 35897 ГСВГ (ЗГВ) Дополнительная информация: 17 гвардейская танковая Орловская ордена Ленина Краснознаменная ордена Суворова бригада сформирована в июне 1942 г. в г. Муроме как 157-я отдельная танковая бригада по особому штату на танках Т-70. Состав бригады на момент формирования: • Управление бригады • 346-й танковый батальон (штат № 010/261) • 347-й танковый батальон (штат № 010/262) • Мотострелково-пулеметный батальон Убыв в конце июня — начале июля 1942 г. в состав действующей армии 157-я в составе Брянского фронта бригада, еще до своего участия в боях, была переведена на новый штат № 010/270. (смешанный). По этому штату в бригаде имелось 53 танка (32 Т-34 и 21 Т-70). Штат являлся единым для всех танковых бригад РККА, как входивших в состав ТК, так и отдельных. Состав бригады: • Управление со штабом • Рота управления • 342-й танковый батальон • 343-й танковый батальон • Мотострелковый батальон • Батарея ПТО • Рота технического обеспечения • Медпункт В составе действующей армии: • с 01.07.1942 по 18.07.1942 • с 23.09.1942 по 08.12.1942 В составе – Брянского фронта, 26-го тк. Приказом НКО № 380 от 8 декабря 1942 г. преобразована в 17-ю гвардейскую танковую бригаду. Командиры бригады: • подполковник Иванов Иван Иванович [с 08.12.1942 по 15.02.1943] • полковник, с 02.11.1944 генерал-майор т/в Шульгин Борис Владимирович [с 16.02.1943 до конца войны] В составе действующей армии: • с 08.12.1942 по 01.04.1943 • с 11.06.1943 по 11.08.1943 • с 24.10.1943 по 12.05.1944 • с 10.06.1944 по 09.05.1945 Состав бригады: • Управление бригады • 346-й отдельный танковый батальон • 347-й отдельный танковый батальон 30 мая 1944 г. бригада была переформирована по штатам № 010/500-010/506. В состав бригады включили 3-й тб. Состав бригады: • Управление бригады (штат № 010/500) - 54 чел. • Рота управления (штат № 010/504) - 164 чел. • 1-й танковый батальон (штат № 010/501) - 148 чел. - бывший 346-й • 2-й танковый батальон (штат № 010/501) - 148 чел. - бывший 347-й • 3-й танковый батальон (штат № 010/501) - 148 чел. • Моторизованный батальон автоматчиков (штат № 010/502) - 507 чел. • Зенитно-пулеметная рота • Рота технического обеспечения (штат № 010/505) - 123 чел. • Медсанвзвод (штат № 010/506) - 14 чел. Части и соединения, входившие в состав бригады: По состоянию на 01.01.1943 - 01.05.1944 г. : 346, 347 отб, мсб (мба) По состоянию на 01.06.1944 - 09.05.1945 г.:1, 2, 3 отб, мсб (мба) 18 ноября 1943 г. 15-я, 16-я, 17-я гвардейские танковые бригады; 1-я гвардейская мотострелковая бригада (полковник Г.М. Филиппов) 1-го гвардейского танкового корпуса участвовали в освобождении Речицкого района Гомельской области Белоруссии 10 июля 1944 г. в ходе наступления на барановичско–брестском направлении войсками 1–го Белорусского фронта освобожден город Слоним и Слонимский район Гродненской области Белоруссии. В освобождении Слонимского района участвовали 17–я гвардейская танковая (полковник Б.В. Шульгин) и 1–я гвардейская мотострелковая (генерал–майор Г.М. Филиппов) бригады 1–го гвардейского танкового корпуса. В конце июля и августе 1944 года Донской танковый корпус наступал совместно с 65-й и 28-й армиями севернее райцентра Брестской области посёлка Высокое, и в районе польских городов Соколув-Подляски и Венгрув. К концу августа подразделения корпуса вышли на северный берег реки Западный Буг и поддержали наступление стрелковых подразделений от города Брок в направлении городов Пултуск и Сероцк. 4 сентября 1944 года 17-я гвардейская танковая и 1-я гвардейская мотострелковая бригады вышли к реке Нарев в районе Пултуска, но противник успел взорвать мост. Батальон гвардии майора Кобякова немедленно приступил к сбору подручных средств и уже на рассвете следующего дня, 5 сентября 1944 года, форсировал Нарев, захватив плацдарм, и отразив ряд контратак противника, пока танковые бригады не нашли брод и не переправились на Пултусский плацдарм. 23 марта 1945 года 17 гвардейская танковая бригада обходным манёвром вышла на южную окраину города Цоппот (Сопот, Польша). В послевоенный период входила в состав ГСВГ (ЗГВ) как 17 гвардейский танковый Орловский ордена Ленина Краснознаменный ордена Суворова полк (Залфельд)вч пп 35897 Номер воинской части: 0 Полевая почта №: 0 Почтовый ящик №: 0 Попечитель: Михаил Пыресин Фронтовики, служившие в подразделении: Безверхий Федор Акимович 0.0.1906 гвардии лейтенант Живайкин Михаил Лукъянович 0.0.1912 гвардии ст. сержант Зима Фёдор Яковлевич 0.0.1905 ефрейтор Юбкин Василий Павлович 1.1.1920 гвардии лейтенант Дата и время создания карточки: 2010-06-25 13:45:37 Дата и время последнего изменения: 2010-06-27 12:08:15
Выжил / пропал без вести / погиб:   погиб
http://www.pobeda1945.su/frontovik/23670

Светлана Мута

  • ПО "ПОБЕДА"
  • Полковник
  • ***
  • Сообщений: 1379
1гв Донской ТК Солдаты Полка воспоминания 1888САП

Поляков Юрий Николаевич
Призвали меня в ноябре 43-го года из Ленинграда. Попал я в Чувашию, город Цивильск, в роту снайперов. Учился на снайпера. Проучился 5 месяцев и в конце апреля 44-го меня отправили на фронт. Всего-то два раза и стреляли из винтовки.
Попал в 120 гвардейскую стрелковую дивизию автоматчиком - не было винтовок. Потом только уже появились они у нас. В конце июля получил винтовку и полтора месяца провоевал снайпером. Уничтожил 13 немцев. Уже позже попал под артналет - засекли немцы. Как бритвой срезало прицел. Сам уцелел. Перевели командиром отделения противотанковых ружей до октября. Десятого октября мы расширяли плацдарм на Нареве. Неудачно наступление началось и нас загнали в противотанковый ров. Минометным огнем рассекли наступающих на две с половиной части. Разрывы двигались и мы от разрывов уходили. А там был глубокий противотанковый ров, наполненный водой. Прыгнули, а я то ростом маленький - вода по горло. Мы в шинелях были, идти неудобно. По рву прошли, выбрались все-таки на сухое место. Прошли метров сто и танки немецкие подошли. Метрах в пятнадцати остановились. Нас не видели - мы же во рву. Стрелять надо. Подсадил меня второй номер. Поддержал - отдача-то у ружья сумасшедшая. Я выстрелил и с первого выстрела танк загорелся. Люки не открылись. Немецкие танки ведь бензиновые были все. Взорвался видимо. Это вроде Т-III был. Целился я во второй, поддерживающий ролик, от кормы. ПТР пробивал броню 40 мм. Меня сбросило отдачей, конечно. Подобрали меня и прошли мы еще дальше по рву. Ну, тут вдохновение такое нашло. Танки в стороне проходили немецкие и стал я по ним стрелять. Не боялся совсем, а сбоку из автоматов немцы ударили. Меня сдернули, я обратно спрятался.
14 октября снова пошли в наступление. От моего отделения ПТР остался я, одно ружье и еще человек. Мы оба вместе держались. Побежали, а немцы, видно, засекли. Вторая мина уже попала - разорвалась, в нескольких метрах, впереди нас. Хорошие, видно, были минометчики. Я получил семь осколков - четыре в ноги, три в руку. А впереди меня бежал Гродек, западный белорус, так ему полчерепа снесло.
Попал я в госпиталь, а оттуда - в самоходную артиллерию. В госпитале с самоходчиком познакомился. Он меня и сагитировал. "Пойдем?" - спрашивает. Я отвечаю: "Пойдем". Я еще боялся, думал: не возьмут, а там с распростертыми объятиями приняли, заряжающим. Не хватало людей - экипажи выбивали моментально. Так и началась моя танковая эпопея.
Попал я тогда в 1888 отдельный полк самоходной артиллерии, 3 армия Горбатова. У нас в армии 3 полка было - 1812 (как мы называли, восемнадцать-двенадцать), 1888 и 1900. На корпус по одному полку для поддержки. Это было в конце ноября 44-го. Потом мы попеременно, по две батареи стояли в танковой засаде. От передовой недалеко, километра два или полтора. Выкопаны были капониры и сверху замаскированы под стог сена. В случае чего передняя крышка откидывалась, и можно было стрелять. Две батареи отдыхали, две несли дежурство. Это было в Польше, на Наревском плацдарме, севернее Рожан.
14 января 45-го началось наступление на Восточную Пруссию. Артподготовка была сильная. Туман, авиации не было, шли без всякого авиационного прикрытия. Метров 80 видимость, не больше - просто в темноту идешь. Редко-редко где пехота появится. Проскочили немного, слышим - стрельба. Счетверенные немецкие зенитки 20-миллиметровые, "эрликоны". Мы их "собаками" называли. Слышим - где-то за спиной, рядом. Повернули немного, видим - там полукапонир, в нем установки, амбразуры в нашу сторону. При случае их выкатывали и стреляли по воздуху. Ну, мы их подавили сразу. Мы поддерживали тогда штрафбат. Такие отчаянные ребята. Выползаем - лежит наша пехота. Мы спрашиваем: "Немцы далеко?" А они отвечают: "Да их и нету здесь". Мы поехали вперед, а они поднимаются и за нами следом. Метров 300 прошли мы, наверное, смотрим - в прицел-то хорошо видно - окопы, пулеметы немецкие МГ-34 на треногах стоят, их от нашего "дегтяря" отличить легко, и каски. Мы притормозили - немцы! Ну, назад. Тогда уже "фаусты" были. Сожгут же к черту. Стали мы отходить, а штрафники смеются. Им все равно. И вышли мы в аккурат на минное поле. К счастью, противопехотное. А грохотало-то под гусеницами - страх просто. Не знаешь, то ли на днище ложиться, не то наверх вылезать. Но проскочили.
15 января мы поддерживали 5 Орловскую дивизию, 556 полк полковника Качура. Мы двумя машинами выскочили - пехота лежит, лейтенанта убили. Подбегают, просят: "Ребята, поддержите огоньком!" Кроме штатных снарядов, что в кассетах, у нас навалом на днище под командирским сиденьем - наверное, штук 80 всего. Ну, мы все их и выпустили. И подкалиберные, и бронебойные - лишь бы стрелять, испугать немца. Пять штук только оставили. Пехота поднялась, взяла, что положено. Полковнику, видно, понравилось, нас представили к наградам. Я Звездочку получил за этот бой. Да, а медаль "За отвагу" я еще в пехоте получил.
Потом пошли мы дальше и 21 января вышли к границе Восточной Пруссии. 23 января наша машина вышла из строя. Потрепанные машины были, старые. Уже в Ортельсбурге, в Восточной Пруссии - первый крупный город, который мы взяли. Утащили на ПРБ, подремонтировали и в начале февраля опять на фронт. Приехали, а от нашего самоходного полка три машины осталось - все выжгли. Броня-то на нашей 76-миллиметровке слабенькая, 15 мм сбоку - всем пробивалась. Мы машину "Прощай, Родина!" называли. А еще "сучкой". Стали поддерживать пехоту. Прибегает майор и говорит: "Вот, видите три дома? Там немцы. Надо дома разбить". Пожалуйста. Десять минут - и все три дома вдребезги. Майор потом снова прибегает. "Вот там еще дом. Его тоже надо". Ну, мы по нему начали стрелять, а он не разваливается. Через некоторое время командир полка с палкой к нам бежит. Мол, по своим стреляете. Мы ему - так вот же, майор нам указывал. А майор сразу - я, мол, не туда указывал. Командир полка за палку - мода была тогда такая, с палками ходить - и на нашего лейтенанта. Лейтенант за пистолет: "Товарищ полковник, если ударите - вас застрелю и сам застрелюсь". Тот сразу утих. Короче говоря, то, что мы были представлены к орденам - наградные листы ликвидировали. За строптивость.
Пошли мы дальше воевать. Прошли мы тогда Алленштайн, Гутштадт. Стояли севернее деревни Петерсвальде, недалеко от того места, где Черняховского убили. Там были скотные дворы. Их по два-три раза в день пехота брала, её оттуда выбивали. В ночь на 25-е мы съездили заправились, пополнились снарядами, горючим и вернулись обратно. А 25-го приказали взять эти дворы. Уже 4 машины у нас было - с ПРБ пригнали подремонтированные. Сходили один раз в атаку - машину одну подбили. Мы вернулись обратно. Откуда там появились противотанковые средства - не знаю. До этого мы просто хулиганили - останавливались метрах в 600 от немецких траншей и что хотели, то и делали. Не было у немцев противотанковых орудий. А тут вдруг болванкой… Наводчик и заряжающий погибли. Пополнить некем - людей-то не было. Машины были, а людей не было. Зам по строю дивизии зовет комбата нашего. Говорит: "Взять скотные дворы!" Комбат говорит - мол, там что-то на прямой наводке. Ну, а тот у связника взял карабин: "Не пойдешь - пристрелю!" И мы пошли. Взяли эти скотные дворы. Остановились. Там так - дом, скотный двор, сарай и здоровое дерево. Мы возле дерева и встали. Другая машина справа, третья немножечко сзади. Прошло немного времени - приводят пленного немца. Здоровый такой рыжий парень. Пуля ему в кончик носа попала, в
http://iremember.ru/samokhodchiki/polyakov-uriy-nikolaevich/stranitsa-6.html
« Последнее редактирование: 31 07 2013, 16:12:24 от Светлана Мута »

Светлана Мута

  • ПО "ПОБЕДА"
  • Полковник
  • ***
  • Сообщений: 1379
1 гв Донской ТК 1888САП Солдаты Полка Воспоминания Продолжение
горбинку. Но ничего не сделала. Он на колени встал, просит - не убивайте, мол, цвай киндер у меня. Ну что, оставили его. Посадили, где котлы для варки мяса. Ну, и сидим. У меня шуба такая была, автомат. Вдруг командир кричит: "Танки!" Выскочили. Восемь самоходок немецких. Три "Фердинанда" и пять "штурмгешютцев" 75-миллиметровых. Ну, по "Феде"-то ударили мы двумя снарядами подкалиберными метров с 400. Рикошет. Не берет. Смотрим - разворачивается в нашу сторону. А был февраль месяц, тепло, пахота раскисла. Ползет танк или самоходка - так, как лодка, днищем по земле, еле-еле двигается. Ну, разворачивается он, видим - дело-то плохо. Мы - из машины. Он как ударит - попал в дерево. Дерево впереди нас упало. Он еще пару раз выстрелил наугад - дерево нас кроной прикрыло. Мы обратно в скотный двор. Я сижу с фрицем, а он наполовину по-русски, наполовину по-польски говорит. Слышу - двигатель у машины заработал. Я выглянул, смотрю - моя самоходка-то уходит. А я-то здесь. Я забегал, конечно. У стойла лежал парень, раненный в живот. Просит: "Добей меня!" Я отказался. И только к выходу - откуда-то сбоку ударили из пулемета разрывными. Кирпичная пыль только заклубилась. Я обратно. Дело-то, вижу, керосином пахнет. Я снял шубу, завернул в нее автомат, под солому спрятал. Думаю: "Надо уходить". Пистолет у меня был. Его - в руку. И самое интересное, что у меня сапоги были. Солдатам-то раньше ботинки с обмотками давали. А у меня трофейные сапоги офицерские. Нога у меня 38-го, а они - 43-го размера. Я там кучу портянок накрутил - попижонить-то охота. Молодой был, 18 лет. Выскочил я, а самоходки уже метрах в 100 от нас. Стали стрелять по мне. Межа там такая была, наполненная водой, я - в эту межу и пополз по-пластунски. На мое счастье, рядом, немного в стороне группа пехоты поднялась. Тоже стала уходить. Видят, что дело-то такое. Немцы огонь перенесли на них. Я ползу, потом чувствую - что-то не двигаюсь. А выполз на сухую землю, сапоги сползли, не оттолкнуться голенищем-то. Сбросил я сапоги и босиком как дал, в одних носках. А машина уже бугор перевалила. Догнал, говорю: "Ребята, что же вы меня бросили-то?". А в машине двое убитых пехотинцев. Они хотели за броней спрятаться. Не получилось. Выскочили мы за бугор. И немцы за бугор перевалили. И стали бить по нам метров с 400. Здесь уже без промаха. Но, видно, пушкари у них неважные были. Попало в левый борт, кассету с зарядами разворотило и один двигатель. Мы сидели под пушкой. Наводчику в живот попало. Ну, удар-то дай бог какой, когда по броне бьет болванкой. Выскочили. И Сеня, наводчик, тоже выскочил. И сразу упал. Перевернули, а у него живота-то нет. Живот ему совсем вывернуло - позвонки видно. В горячке, видать, выскочил. Механик обратно в машину. Один двигатель завелся. И поползли еле-еле. Я тоже прицепился, лег около пушки. А механик мне говорит: "Ты уходи, добьют же сейчас". Я спрыгнул с машины. А она еле ползет - километра два в час, наверное. К нашим, к огневым позициям артиллерии. Я только немного отбежал - ствол отбило у самоходки. Как раз где я сидел, около люка. Метров примерно 70 пробежал - удар в машину, сноп огня. Взорвалась она. Авиационный бензин был, Б-70. Механик оттуда вылетел просто, как ракета, весь в огне. А я уже в окопе спрятался. Он вскакивает, пистолет в руке, волос нету - все обгорело. Я хотел ему сказать: "Митя, давай сюда", потом на глаза его сумасшедшие посмотрел и понял - сейчас стрелять начнет. Я пригнулся, а он надо мной выстрелил.
Короче, всех сожгли, от полка ничего не осталось. Надо хотя бы на ноги что надеть - босиком ведь. Нашел какие-то опорки, надел. В общем, осталось у нас три или четыре человека от четырех машин. Мы вышли на дорогу, идем. Командир полка на машине едет. Ну, мы ему доложили, что пожгли самоходки, мол. Посмотрел он нас, головой покачал и дальше поехал.
Ну, пришли мы в тыл полка - это было 25 февраля. Нас вымыли в бане сразу. Опять ботинки с обмотками дали. Нацепил. А 27-го снова в машину и на передок. 1 марта пришли на хутор. Название не помню. До этого я по нему стрелял. Дом там был сгоревший и сарай. Немцы на века строили. Стены из зацементированных здоровых валунов. Мы между домом и сараем встали. Сидим, ждем. Вдруг командир говорит: "Танки, наверное". А впереди, чуть повыше стояло 76-мм орудие. Так оно бронебойными стрелять начало. Мы высунулись - я и механик. Снаряд разорвался у стенки сарая, на уровне дульного тормоза, метра 2,5 - 3 от нас. Осколки все брызнули к нам. Механику в висок по касательной попало, мне между челюстей, у уха. До сих пор не вытащили. Очнулся в подвале, мне голову бинтуют. Командир машины говорит: "Ты иди в тыл, а механика я оставлю. Кто ж машину-то будет водить?" Я и пошел в тыл. Прошло немного времени - до тылов-то пешком добираться надо - слышу, гусеницы лязгают. Оглянулся - моя машина идет. Я ее издали узнавал - подкову медной проволокой прикрутил на лобовой лист. За рычагами командир сидит. А я его спрашиваю: "Витька-то где?" Он на броню показывает: "Вон лежит". А получилась такая штука. Оттуда немного в сторону отъехали - немцы из минометов стали обстреливать. Ну, экипаж под машину залез - все прикрытие. А механик встал у прицела. Смотрит и говорит - левей, правей, недолет. И ему миной прямо за спину. В кассету со снарядами. Один фугасный снаряд лопнул вдоль и не сдетонировал. А гранат четыре штуки - в мешочках они висели - те сработали. Его изрешетило - хоть на свет смотри. Я на броню залез, смотрю - Витя лежит, белый весь, ну кровь, видно, вся вытекла.
Я не видел даже, как его хоронили. Попал в спецгоспиталь для челюстников, в Гутштадт. Раненых-то очень много было, не задерживали. Посмотрели - челюсть работает, шевелится. Отправили в госпиталь для легкораненых. Я уже в таком лежал с первым ранением, знал, что там не мёд. И сбежал. Я примерно знал, где базируется наш полк, и пошел. Смотрю - повозочники, сено везут. Я с их разрешения на сено забрался. Проехали немного, смотрю - наши полковые машины проскочили. Командир полка куда-то ехал на легковушке. Я спрятался, думаю - возьмут и отправят обратно. Через КПП прошли - там заградотряд стоял, пограничники - ничего. Повозочники сворачивали куда-то, а мне надо в другую сторону. Смотрю - наша полковая грузовая машина. Я помахал - остановились. За подушками и одеялами ехали. Оказывается, отвели нас с передовой.
Приехали обратно. Ребята меня очень хорошо встретили. Они знали про всю эту суету. И командир полка приезжает с начальником штаба. Заходит. А меня в полку Дипломатом звали. И он говорил - я, мол, Дипломата, по-моему, видел, когда по дороге проезжал. А ему говорят - да вот же он. Я и вышел. Поздравил он меня с возвращением. Я ему и говорю - мол, товарищ полковник, ни документов, ничего у меня нет. Он начальнику штаба говорит - сообщи, мол, куда следует, чтобы не искали, дезертиром не считали.
Это было числа 14 или 15 марта. Тепло, хорошо было. Просидел я пару дней, отдыхал после госпиталя, а потом опять на машину посадили. Другой экипаж уже, от старого никого не осталось. И 23 марта недалеко от города Хайлигенбайль - не знаю, как он сейчас называется - тяжелые бои были. Там шла железная дорога Кенигсберг - Берлин, и немцы груженные лесом вагоны поставили так, что не пробиться - ни танкам не пройти, ни пехота не может. Под колесами сидят немцы, стреляют. Выковыривали долго их оттуда. И автострада - бетонная, хорошая, автобан немецкий, а в кюветах глубоких - 88-миллиметровые зенитные орудия. Страшной убойной силы, никакая броня не держала. До нас ходили в атаку тяжелые самоходки, 122-миллиметровые. В два захода выжгли их. Приехал Василевский - мол, почему не двигаетесь. Начальство наше сообщает - танков нет, выжгли. Он на наши самоходки показывает - а это что? Командира полка ко мне! Полкана нашего позвали, Василевский ему Ну, а что подполковник может сделать? Приказал - мол, ребята, надо. Кто вернется живой - награжу. Пошли. Выскочили - сколько стволов ударило сразу, я не знаю, первая машина взорвалась, а мы вернулись обратно. Тут приказ повторить атаку. Мы опять полезли. Короче говоря, я только помню вспышку перед глазами - взрыв, видно в топливный бак попало. Зад-то открытый у самоходки, меня или выкинуло, или сам выпрыгнул - так и не помню. Телогрейка загорелась на мне. Хорошо, сообразил, в свою сторону побежал. Там траншеи были. Солдаты меня уронили и начали макать в грязь, погасили. Я еще отбивался, как потом рассказали. Потом посмотрели - некому уже наступать-то было. Подтянули артиллерию, сровняли с землей там все, что можно. А нас-то сожгли уже. Вот так-то и получилось.
После этих боев передышка была. Хайлигенбайль взяли 27 или 26-го марта. Вышли к заливу Фриш-Гаф - там дальше идет коса Фрише-Нерунг, там немцы были - Пиллау, но это уже в стороне от нас. Наше дело кончилось. Нас отвели в деревеньку - я уже название не помню. Бараки там какие-то были, плац большой, мачта для флага. Хутор, короче, там все хутора. Мы том и стояли несколько дней, а в первых числах апреля нас погрузили в эшелоны и отправили под Берлин. Ехали через Польшу вдоль побережья. Приехали мы числа 10 или 9 апреля. На станцию, как только мы стали выгружаться, "мессершмитты" налетели. Некуда прятаться, только под вагоны. Ну, они постреляли немного и ушли. Но, видимо, засекли. Там все кюветы около дороги ящиками со снарядами были заставлены - готовились к наступлению. Оно началось 16 апреля. Толком они оправиться не успели. Вся наша 3 общевойсковая армия пошла вторым эшелоном. Зееловские высоты прорвали. И вот там я впервые увидел наши подбитые танки ИС-2. Я думал, их вообще ничего не берет. Я до этого видел ИСа одного, у него пушка отбита была, и на башне, на корпусе вмятин черт знает сколько, а сквозных не было. А тут от Зееловских высот в сторону Мюнхеберга идет кривая дорога, прорытая прямо в высоте, сплошные изгибы. Мы один изгиб проходим, смотрим - два ИСа сгоревших стоят. Мы еще удивились - а чем их? Проехали, я обернулся, посмотрел, а у одного и другого во лбу вот такая дырка. Невозможно ведь - броня-то 180 мм. Проехали метров сто - стоят немецкие стационарные зенитки в бетонных колодцах, видимо, первый обвод ПВО. Видимо, танк выползал из-за поворота - они его в упор и били. Тут уж никакая броня не выдержит.
Проскочили мы высоты, к Мюнхебергу пошли и дальше. В сам Берлин не попали, Прошли по южным окраинам. Кстати, попали в тот городок, в котором после войны служили - Олимпишесдорф, Олимпийская деревня по-немецки. Пошли дальше. 5 мая двигались к Бранденбургу. Около города Бург нарвались на засаду фаустников. Нас было 4 машины с десантом. Жарко было. А из кювета человек семь немцев с фаустами. Расстояние метров 20, не больше. Это же рассказывать долго, а делается-то моментально - поднялись, выстрелили и все. Первые три машины взорвались, у нашей двигатель разбило.Хрошо, правым бортом, а не левым - в левом-то топливные баки. Половина десантников погибла, остальные поймали немцев. Набили хорошо им рожи, скрутили проволокой и забросили в горящие самоходки. Орали хорошо, музыкально так.
Вышли к городу Бург, там канал на Эльбу - и все, война кончилась. Помню, неподалеку от Бурга, в какой-то деревеньке приказали разгрузить боеприпасы и
http://iremember.ru/samokhodchiki/polyakov-uriy-nikolaevich/stranitsa-6.html

Светлана Мута

  • ПО "ПОБЕДА"
  • Полковник
  • ***
  • Сообщений: 1379
1гв Донской ТК 1888САП Солдаты Пока Воспоминания Продолжение
протереть. Мы еще шум подняли, война-то еще идет, разгрузим снаряды, а если немцы? Не ваше это дело - говорят. Ну, не наше, так не наше. Протерли снаряды от пыли и грязи - дверцы открытые, их же засыпает. Отвели нас в деревню, название уже не помню. Барский трехэтажный дом. Комендант города Данцига, какой-то генерал-лейтенант там жил. Барские пристройки, здание солидное, хорошее. Пожили там недели две, и нас перебросили под Берлин. Погрузили в эшелоны, командир полка сказал, что везут в Манчжурию. А довезли до Минска и выгрузили. Август месяц уже был, мы к боям все равно бы не успели. Видать, там рассчитано уже все было. Высадили нас на окраине Минска. Полки стали расформировывать, вместо полков дивизионы стали делать. Нас перебросили в Борисов, из Борисова - в 32 запасной танковый полк, на танкистов нас переучили, а оттуда снова в Германию. Солдаты там нужны были, многие возраста уходили, еще довоенного призыва.
Вот так я попал сначала на берег Мекленбургской бухты - это около Ростока. Там раньше, при немцах, аэродром морской авиации был, ангары. В ангарах стоял наш разведбат. Разведбатом, правда, его было трудно назвать, скорее разведорган. 10 танков там было, 100 мотоциклов "Харлей-Дэвидсон", батарей 57-мм пушек, десятка полтора бронетранспортеров, ну, и соответственно, пехота, сколько ее сидит там. Крупное соединение, хорошее. Жили мы в немецких казармах. От аэродрома были две казармы, вроде городков. Мы в дальнем жили, ближе к дороге. Пробыли мы там до декабря. Приказали сдать танки в 1-й Донской танковый корпус. Наш танк залатанный был, заплатки сплошные, проводка изорванная. А там принимают машины только в порядке, в боевом состоянии. Вот мы их драили, меняли проводку, провозились недели три, пока сдали. И нас отвезли в Олимпишесдорф, в 1-й мехкорпус, 9 отдельный танковый батальон. Он во время войны был полком, а сделали батальоном. Батальон был вооружен американскими "шерманами" М4А2. Хорошая машина. Мы их по ленд-лизу брали, так что скоро приказали сдать и "шерманы". Получили мы Т-34 из 48 танковой бригады 12 корпуса - их тоже ведь сокращали. В бригаде, например, было 3 батальона, один батальон убрали, бригада стала называться полком, а технику батальона отдали нам вместо "шерманов". Прослужил я в 9 отдельном танковом батальоне с 46 до 50-го года в этом самом Олимпишесдорфе. Служба, в общем, удачной получилась. Я за послевоенную учебу получил два отпуска из Германии, что весьма трудно было заработать, и выиграл первенство оккупационных войск по боксу - еще один отпуск получил.
Каков был состав экипажа СУ-76?
Командир, механик-водитель, наводчик и заряжающий. В бою понятно, кто чем занимался. Техническим обслуживанием машины занимались все. Командир орудия и заряжающий больше дежурили по ночам у машины, а командир машины и механик считались элитой. Механику машину водить надо, ночью спать.
У Вас в полку только "76-е" были?
Да, только "76-е". 1888 самоходный артполк.
Что вам нравилось, и что не нравилось в машине?
Плохое было то, что на ней стояли параллельно два бензиновых двигателя. Бензин Б-70 сразу вспыхивал. А хорошо было, что можно сразу выскочить - без люка. Пушка приличная была - ЗиС-3, 76 миллиметров. Да и все вроде. Машина как машина.
Насколько был подготовлен экипаж?
Экипаж у нас хороший был. Механик, Митя Батурин, на первой моей машине - он в 41-м попал в плен, неделю там побывал, бежал к нашим, на проверке 6 месяцев был и пришел к нам в часть. Командир орудия, наводчик был поваром у командира полка. Взбрело ему в голову - мол, хочу воевать. Командир полка уговаривал - что тебе, мол, орден надо? Дам. Нет, говорит, хочу воевать. Ну, его командир на машину к нам поставил. Командиром машины был младший лейтенант Мануилов, только что из училища. Требовательный, как все молодые. Ну, и я - из пехоты. Как-то раз, оставшись без машины, рыли блиндаж. Народу-то на смену много было. Пришел комбат и спрашивает - кто ко мне на машину заряжающим хочет? Я и попросился, чтобы обратно в пехоту не выгнали. Ну, пойдем. Так я в самоходной артиллерии и остался.
Двигатель у машины был надежный?
Двигатели хорошие был. ГАЗ-11, модель 202. На первой машине, на которой нас сожгли, один двигатель разбило, так другой тянул. Правда, еле-еле, но все равно полз. Один минус - бензиновый. Ходовая часть, правда, слабенькая. Гусеница неширокая, проходимость не ахти какая. Рассчитана на сухой грунт и хорошие дороги. В феврале 45-го пахота раскисла уже, и когда мы уходили от немцев, днищем по пахоте скребли. А катки хорошие. Приличная, в общем, машина была.
А если нашего бензина нет, трофейный залить можно было? Работать будет?
Один раз у нас топливо кончилось. Неподалеку немецкий танк стоял - не сгоревший, а просто подбитый. Мы хотели заправить, зампотех взял бензин, зажег, посмотрел пламя, говорит - этот не пойдет. Наш Б-70, бакинский, считай, почти что авиационный был.
Кто занимался техническим обслуживанием машины на стоянке?
Сами и занимались. Масла не хватает - доливали, шприцевали ходовую часть солидолом. А если что серьезное - летучку вызывали по рации. Рацией командир машины занимался.
Против кого в основном работали? Против танков или по поддержке пехоты?
Поддержка пехоты. С танками бороться со слабенькой пушкой тяжело. Со средними Т-III, T-IV еще можно было бороться, а с "пантерой" или "тигром" - это уже самоубийство. Лобовая броня всего 30 миллиметров.
Когда открывали огонь, стреляли с остановки или с хода?
Только с остановки. С хода на СУ-76 стрелять было нельзя. Короткая остановка, выстрел, и двигались дальше.
Как взаимодействовали с пехотой? Вам заранее давали отделение, или все организовывалось в процессе боя?
В основном в процессе боя. Нам только давали указание - будете, мол, поддерживать такой-то полк или такой-то батальон. Приезжали, приготовились к бою, постреляем, и пехота вперед пошла.
Работали непосредственно в бою или стреляли с закрытых позиций?
С закрытых не стреляли ни разу. Только поддержка пехоты, стрельба по обнаруженным огневым точкам или по траншеям.
В городах приходилось воевать?
Нет, только в поселках. Дома не больше двух этажей.
Пушка в этом случае была эффективна?
Да, пушка хорошая. Не против танков, а против пехоты и жилых строений - очень хороша. Мы в Восточной Пруссии хутора расстреливали. Немцы по хуторам рассредоточились. Мы их и разбивали. Фугасным ударишь - стенка только закоптится, да пару кирпичей выбьет. Бронебойными по домам били, чтобы развалить.
Дульный тормоз у пушки, на Ваш взгляд - плюс или минус?
Плюс, конечно. Откат намного меньше, он же тормозит. Другие пушки, без дульного тормоза - у них откат очень большой.
Как с полевым ремонтом обстояли дела? Если, допустим, во время боя гусеницу перебило - покидали машину или пытались сразу же отремонтировать?
Если во время боя снарядом гусеницу перебивало - выскакивали все сразу. Присматривались - добавят или не добавят? Сразу тянули гусеницу сами.
Кто следил за боекомплектом?
Заряжающий. Кассеты со снарядами стояли с левой стороны, вертикально, еще в нише около командира орудия и россыпью. Обычно боекомплект-то небольшой, так мы под пушку две доски клали, чтобы снаряды не раскатывались и укладывали кучу - штук сорок. Иначе не хватит. Старались брать больше осколочно-фугасных снарядов. Бронебойных брали, чтобы под рукой были - штук 16.
Рабочее место у Вас было удобным? Пространства хватало, где развернуться?
В этом отношении хорошо было. Место во всю ширину самоходки было, сзади. Там общие сиденья, и под сиденьями снаряды были. Нагибаешься, заряжаешь, выстрел, гильзу выкидываешь. Сразу выкидываешь, если есть возможность. Под ногами ведь путаются.
А как с бытовыми условиями было? Кормили хорошо?
Не очень. Три раза в день пшенкой кормили. Туго было. В Польше стояли три месяца, все запасы, что были, подъели. Пшено и тушенка. Вот за неделю перед наступлением начали кормить по-настоящему, как обычно. Верная примета - раз стали хорошо кормить, значит, скоро пойдем.
А с авиацией немецкой сталкиваться приходилось? Что делали в таком случае?
Под пушку залезали. Раненого комбата в Восточной Пруссии везли в госпиталь. Возле моста пробка возникла - телеги, грузовики и разная ерунда. Тут "мессершмитты" налетели. Неприятное ощущение было. Из машины-то не выскочишь - это мое рабочее место. Ну, и под пушку. Они постреляли-постреляли и улетели. Немецкой авиации очень мало было.
Вы после войны попали на Т-34. Служить было проще, чем на СУ-76 или нет?
Солдатская служба - она везде одинаковая. Просто у "тридцатьчетверки" крыша над головой есть. В "семьдесят шестой" и дождь, и снег - все к тебе на голову. Был брезент - натягивали, но в боевых условиях им не пользовались. Сзади висел, весь изорванный осколками.
Приходилось, хотя бы из любопытства, сравнивать нашу технику с немецкой?
Визуально мы немецкую технику знали, конечно, хорошо. А про технические характеристики - что-то я уже и не помню. Мы знали тот же "артштурм" 75-миллиметровый. Броня потолще нашей была. Да и пушка хорошая у них. А более тяжелые машины - это уже уносить ноги надо было. Ничего же им не сделать было с нашей пушкой.
А "тигры" я видел, и даже видел, как их подбивали. На Наревском плацдарме очень тяжело было. Большого прорыва, на который начальство рассчитывало, не получилось, только расширили плацдарм немного. Два "тигра" вышли, остановились метрах в 800 от нашей передовой и начали выманивать пушкарей. Те из своих 76 миллиметров по ним начали стрелять, а у него 100 миллиметров лоб-то. Не берет на таком расстоянии. А "тигры" начали пушки подбивать. Вызвали ИС. Одна машина приехала. Генерал Варяжин стоял там и приказал, видно, лейтенанту "тигры" уничтожить. А нам интересно посмотреть тоже было. Выстрелил ИС. Калибр-то у него 122 мм, трассер, как мы его называли, "малиновка", пошел далеко, думали, промахнется. Смотрим - оп, и прилип. Через несколько секунд - по второму. Оба загорелись сразу. Две машины подбил. Адъютант генерала записал фамилии танкистов. Видно, награда им потом была хорошая. Я удивился - с такого расстояния и чистенько так попасть. Снаряд такой пушки ничего не держало.
С "фаустниками" приходилось сталкиваться?
Приходилось. В основном с ними пехота боролась. Но они хитрые были - тоже ведь жить хотели. Выглядывает, и не видно, что это "фаустник". Подпускает на определенное расстояние, высовывается и стреляет - буквально несколько секунд это занимало. У нас так одну машину сожгли в январе 45-го. Мы немецкие траншеи обстреливали, "фаустник" высунулся, выстрелил и попал. Машина взорвалась сразу же - вся, с боеприпасами. Самая хорошая прицельная дальность у них считалась 15 метров - железные нервы надо иметь. А так до 30 метров, по-моему. Точно не помню. Поднимается планка прицела, на ней три окошечка - 50, 30 и 20 метров, кажется. Вот они по ней целятся и стреляют.
В ночном бою приходилось участвовать? Какое впечатление?
Назвать это боем было трудно. Это не встречный бой был - просто стреляли по вспышкам. Немцы открывают огонь - по вспышке стреляешь. Но это все больше наудачу. Попал, не попал - непонятно. Темно же.
Ваша самоходка легкая была, с мостами проблем не было?
Не было. Вес 11,5 тонн - это семечки для любого моста.
http://iremember.ru/samokhodchiki/polyakov-uriy-nikolaevich/stranitsa-6.html

Светлана Мута

  • ПО "ПОБЕДА"
  • Полковник
  • ***
  • Сообщений: 1379
1 гв Донской ТК 15тбр Солдаты Полка
Г У Ц Константин Петрович. 
Гвардии подполковник в отставке, бывший зам. командира 20 Гв. ТП 9 гв. Портартурской Мех. Дивизии, а затем зам.нач. оперативного отдела 39 гв.Речицкой ТД Белорус. В. Округа.   
Ветеран ВЛКСМ, КПСС, Великой Отечественной войны и тpyда. 
Участник боев освобождения Запад. Белоруссии 1939 г., войны с белофинами в 1939 -1940 гг и Великой Отечественной войны 1941 - 1945 годов.   
Награжден 26-ю правительственными наградами и 10-ю почетными нагрудными знаками МО СССР, ЦК BЛKCM и Советским Комитетом ВЕТЕРАНОВ ВОЙНЫ. 
 

     Родился 7 ноября (25. 10) 1916 года в городе Челябинск. Отец Петр Степанович, матрос Балтфлота, участник Октябрьской революции и гражданской войны. С 1920 года машинист паровоза от. Златоуст, умер в I960 году. Мать Мария Тимофеевна - домохозяйка проживает в г. Златоусте. 
В 1932 году окончил школу восьмилетку в г.Златоуст. 

В 1934 году окончил Ж-Д школу Ф 3 У на ст.3латоуст. 

В 1937 году окончил заочный Курганский Ж-Д техникум по профилю машинистов паровозов. 

Пионер с 1928 по июнь 1931 года. 

Член ВЛКСМ о июня 1931 по август 1939 года.

Член КПСС с августа 1939 года, принят ПО 6 Орловской СД. Партбилет № 9689722 выдан 12.03.1974 года Ленинским РК КПСС г. Челябинск.

Почетный комсомолец Челябинской области о 1965 года и ЦК ВЛКСМ с 1970 года. 

С марта 1934 года по 15 ноября 1937 года работал слесарем по ремонту паровозов и помощником машиниста депо ст. Златоуст Юж-Ур. Ж-Д. 

13 ноября 1937 года Златоустовским Горвоенкоматом призван на действительную военную службу в РККА и направлен для прохождения службы в Черноморский погран.отряд. 

В рядах ВС СССР прослужил более 23-х календарных лет и прошел путь от матроса и красноармейца до подполковника. 

Срочную службу проходил макросом Черноморского погран. отряда в г. Севастополь, курсантом и командиром отделения 46 особого Кав.Полка Кремлевских войск г. Москва (1938 - 1939 гг). Пом. командира взвода 16 СП (84 СП) б Орловской СД гор. Орел Орловского Военного округа. С 17 сентября 1939 года в составе 16 СП (84 СП) б СД участвовал в боях по освобождению от поляков народа Западной Белоруссии, а затем служил командиром В рядах ВС СССР прослужил более 23-х календарных лет и прошел кав.взвода при 9 погранзаставе Брестского погран. отряда в Брестской крепости г. Брест Западного Особого Военного округа, имея за отличие воинское звание "Старшина" срочной службы. 

С 4 декабря 1939 по 23 февраля 1940 года добровольцем в составе лыжного батальона, в должности командира взвода 18 СД участвовал в боях с белофиннами на Карельском перешейке. 

23 февраля 1940 года был ранен под г. Выборг и получил обморожение II ой степени.

После излечения в госпитале г.Котлы Ленинградской области, с марта 1940 года по 26 февраля 1941 года служил командиром взвода 9-ой погранзаставы в Брестской крепости.

26 февраля 1941 года был уволен с действительной срочной воинской службы в запас РККА в воинском звании "Младший лейтенант".

С 10 марта 1941 по 1 апреля 1942 года работал мастером Ж-Д училища №4, машинистом и инженером по безопасности движения поездов депо на ст.Златоуст.

1 апреля 1942 года, добровольно через Златоустовский Горвоенкомат ушел на фронт.

В годы Великой Отечественной войны командовал и участвовал в боях в составе: Командиром Эскадрона 25 отд. Кавполка, командиром роты 385 СП 112 СД 64 армии Юго-Западного фронта, а затем зам. командира батальона 347 СП 308 СД и вновь 112 СД 62 армии Сталинградского фронта. Участник защиты Сталинграда по 20 октября 1942 года, выбыл по тяжелому ранению.

Участник битвы на Курской дуге под Прохоровкой командиром танковой роты 32 отд. гв. ТП 1 гв. Донского танкового корпуса Центрального фронта.

Участник боев по освобождению Белоруссии и ее городов: Борисов, Речица, Бобруйск, Минск, Молодечино, Брест, а затем городов Польши: Белосток, Торн, Пултуск, Млава, ВАРШАВА, Сопот, Данциг, Гдыня, Мозовецк, Демин.

Участник боев и штурма немецких городов: КЁНИГСБЕРГ, КОСТРИН и БЕРЛИН в составе 1-го Гв. Донского танкового корпуса 1-го, а затем 2-го Белорусского фронтов.

Войну закончил взятием немецких городов БЕЛТВИШ и РОСТОК и встречей с английскими войсками у г.Росток.

В боях за Советскую родину 5 раз ранен (из них 2 раза тяжело), два раза контужен и имел обморожение 2-ой степени. 
 

За умелое командование подразделениями воинов, мужество и отвагу проявленные в боях - НАГРАЖДЕН 26-ю ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫМИ НАГРАДАМИ СССР и Польского правительства. Орденская книжка А № 430393 выдана Президиумом Верховного Совета СССР 7 февраля 1947 года:
Орден "Красное знамя" 
-"- "Отечественная война" 1 ст 
-"- "Отечественная война" 2 ст
-"- "Красная звезда"

-"- "Красная звезда"

Медаль "За ОТВАГУ" 

-"- "За ОТВАГУ" 
-"- "За Боевые заслуги"

-"- "ВЕТЕРАН ВС СССР"

-"- "Медаль "За оборону СТАЛИНГРАДА"

-"- "За освобождение ВАРШАВЫ"

-"- "За взятие КЕНИГСБЕРГА"

-"- "За взятие БЕРЛИНА"

-"- "За ПОБЕДУ над Германией"

-"- "25 лет ПОБЕДЫ над Германией"

-"- "30 лет ПОБЕДЫ над Германией"

-"- "30 лет Вооружен. сил СССР"

-"- "40 лет Вооружен.сил СССР"" 

-"- "50 лет Вооружен.сил СССР"

-"- "60 лет Вооружен.сил СССР"

-"- "За БЕЗУПРЕЧНУЮ СЛУЖБУ в ВС СССР" 2 ст 

-"- "За БЕЗУПРЕЧНУЮ СЛУЖБУ в ВС СССР" 1 ст 

-"- "ВЕТЕРАН ТРУДА"

Юбилейная -"- "100 - я со дня рождения В.И. ЛЕНИНА" 
Орден ПНР "КРЕСТ ХРАБРЫХ" 

Meдаль ПНР "За ОДЕР, НЕЙСИ, БАЛТИКУ" 

Награжден ЦК ВЛКСМ медалью "ВЕТЕРАН ВЛКСМ" и нагрудными знаками 50 и 60 лет ВЛКСМ, двумя почетными грамотами в ознаменования 50 и 60 лет ВЛКСМ. 

Награжден Челябинским Обкомом BЛKCM медалью "ВЕТЕРАН ВЛКСМ Челябинской области, Челябинским ГК КПСС памятной медалью "35 -и летия ПОБЕДЫ над Германией". 

Награжден 10-ю почетными нагрудными знаками МО СССР: ГВАРДИЯ", "ОТЛИЧНИК ВС СССР", "МАСТЕР ВОЖДЕНИЯ ТАНКОВ", "ВЕТЕРАН б гв.Орловско-Брестской СД", "ВЕТЕРАН 1 гв.Донского танкового корпуса", "Ветеран 2-ой Гв. АРМИИ", "ВЕТЕРАН 62 (8 гв.) АРМИИ", памяткой медалью Советского комитета ветеранов войны "35-и летия ПОБЕДЫ над Германией", и памятной медалью - Центрального ШТАБА Всесоюзного похода комсомольцев по местам РЕВОЛЮЦИОННОЙ, БОЕВОЙ и ТРУДОВОЙ СЛАВЫ Советского народа. 

В годы Великой Отечественной войны награжден 17-ю БЛАГОДАРНОСТЯМИ Верховного главнокомандующего ВС СССР за ОСВОБОЖДЕНИЕ, ВЗЯТИЕ и Ш Т У Р М городов нашей Родины, ПНР и Германии. 

С января 1961 года пенсионер МО СССР - Гвардии подполковник в отставке. Военный билет АК № 068971 выдан Ленинским РВК г. Челябинск I2. I2. I967 года. Личный знак офицера ВС СССР А № 231098 ВУС-0102. 

ВОЕННОЕ ОБРАЗОВАНИЕ и ОБЩЕСТВЕННАЯ РАБОТА: 

В 1942 году Высшие стрелково-тактические курсы "ВЫСТРЕЛ" в городе Свердловске Уральского Военного округа. 

В 1948 году ЭКСТЕРНОМ сдал экзамен за ТАНКОВОЕ УЧИЛИЩЕ в городе ПОТСДАМ Группы Сов. оккупационных войск в Германии. 

В 1954 году окончил "ВЫСШУЮ ОФИЦЕРСКУЮ БРОНЕ-ТАНКОВУЮ ШКОЛУ" в городе Ленинград Ленингр. Военного округа. 

С 9 мая 1945 года по май 1951 года проходил воинскую службу в 119 Гвардейском Тяжело-танковом полку 18 МД 3-ей УДАРНОЙ АРМИИ Группы Сов. оккупационных войск в Германии в городах: БРАНДЕ-НБУРГ, ХАГЕНОВ, ШВЕРИН и ПАРХИМ. 

С мая 1951 года по август 1957 года проходил службу нач. штаба 10 Гв. РАЗВЕД. БАТАЛЬОНА, а затем командира ТБ 2 Гв. ТП 3 Гв. ТД 7 Гв. ТА БЕЛОРУССКОГО ВОЕННОГО ОКРУГА на ст. Заслонова Витебской области. 

С августа 1957 года по октябрь 1958 года зам. командира 20 Гв. Портартурского ТП 9 МД Забайкальского Военного округа ст. ЯСНАЯ Читинской области. 

С сентября 1958 года по январь 1961 года зам. нач. оперативного отдела 89 Гв. Речицкой ТД 7 Гв. ТА Белорусского Военного округа город Полоцк. 

С января 1961 года по сентябрь I973 года учитель и завуч сред. школы № 37. С сентября 1973 по сентябрь 1976 года военрук школы №37 города Челябинск. 

С 7 ноября 1976 года пенсионер, удостоверения № 058567. 

В конце 1930 г. и начале 1931 года в качестве секретаря комиссии участвовал в раскулачивании и коллективизации с/х от РК ВЛКСМ ст.Златоуст по Чебаркульскому району Челябинской области. 

Летом 1941 года РК КПСС ст.Златоуст назначался нач. пионерского лагеря, находящегося на ст. Вязовая Южно-Ур.Ж-Д. 

В I948-I950 годах избирался секретарем партбюро батальона 119 Гв. ТТП 18 МД ГСОВГ. 

В 1952 - 1955 гг избирался депутатом трудящихся Лепельского района Витебской области БССР от воинской части 49510 (8 Гв.ТД). 

С 1961 по 1973 год - 6 раз избирался председателем участковой избирательной комиссии по выборам в местные советы и Верховные Советы РСФСР и СССР, избирательный участок находился при школе № 37.

В 1965-67 гг избирался членом партбюро и зам. Председателя месткома профсоюза шко-лы № 37.

За время пребывания в рядах ВЛКСМ и КПСС, службы в рядах ВС СССР и работы в народном хозяйстве комсомольских, партийных и административных взысканий не имел. 
 


Год 1989.
За отличною и безупречную службу в рядах ВС СССР, эа добросовестную работу в народном хозяйстве и активную общественную работу НАГРАЖДЕН более 110-ю ПОЧЕТНЫМИ ГРАМОТАМИ, ДИПЛОМАМИ, БЛАГОДАРСТВЁННЫ-МИ АДРЕСАМИ и множеством ценных подарков командованием воинских частей, соединений, армий и военных округов, районными, городскими и областными организациями КПСС, ВЛКСМ, ДЕПУТАТОВ ТРУДЯЩИХСЯ, ДОСААФ, спорткомитетов, городским и РСФСР общества "ЗНАНИЯ", а также ЦК ВЛКСМ.
Активист общественно-политической и военно-патриотическом работы с Советской молодежью и с населением по месту жительства.

Член Челябинского городского ШТАБА ВЛКСМ по военно-спортивным играм пионеров и комсомольцев "ЗАРНИЦА", "ОРЛЕНОК" и "КРАСНАЯ ГВ0ЗДИКА". 

Член ШТАБА ВЕТЕРАНОВ 2-ой ГВАРДЕЙСКОЙ АРМИИ филиала г.Челябинск. 

Член КОМИТЕТА СОДЕЙСТВИЯ офицеров запаса и в отставке при Ленинском Райвоенкомате г.Челябинск. 

Руководитель ВОЕННО-ПАТРИОТИЧЕСКОЙ СЕКЦИИ и член СОВЕТА ВЕТЕРАНОВ КПСС, ВЛКСМ, ВОЙН и ТРУДА Ленинского района г. Челябинск. 

 
<АВТОБИОГРАФИЯ>
(написанная от руки)
Ветеран ВОВ, танкист-доброволец гвардии подполковник в отставке Гуц Константин Петрович, ветеран Ленинского комсомола, КПСС, войн и труда считает, что родился он под счастливой звездой Октябрьской революции далеко от родины своих родителей, т.е. м. Антополь Брестской губернии на Урале в гор. Челябинск. Его отец, Гуцо Петр Степанович воевал унтер-офицером с Германией, а мать Мария Тимофеевна с тремя своими сестрами и каждая из них с двумя-тремя детьми "бежали" от немцев и войны в глубь России, на Урал и даже в Сибирь. Первой на ст. Челябинск из товарного вагона сняли мою мать, у которой родился третий сын Костя, другие сестры поехали дальше и остановились в Томске, Новосибирске и Иркутске, да так и остались беженцы-белорусы обживать новые полюбившиеся им места ожидая своих мужей с фронтов Гражданской войны.

Отец будущего танкиста-добровольца, Гуц П.С. стал старшим, а потом главным кондуктором на ж.-д. Транспорте, в 1921 году, его с семьей перевели работать на ж-д станцию Златоуст, где вся его большая семья их семи детей стали потомственными железнодорожниками-паровозниками тружениками времен войны, младшие сестры Елизавета и Надежда, брат Владимир почетные пенсионеры проживают в Златоусте.

Константина Гуц, бывшего п/машиниста паровоза призвали служить в ряды РККА 13.11.1937 года. Служил в столице Родины в г.Москва в 46 особом Кав. Полку 6-й Сталинской Кавалерийской Дивизии. Осенью 1939 г. находясь в летних лагерях на окр. г.Орел 46 ОКП вошел в состав 6-й краснознаменной Орловской СД и по тревоге ж-д. эшелонами был переброшен на ж-д. Ст. Негорелое на польскую границу и 17 по 1.10.1939 г. участвовал в боях с поляками освобождаю Западную Белоруссию, ее города и население от ига панской Польши. Полки 6 Ор.СД до начала Великой Отечественной войны дислоцировались в Брестской крепости г.Брест, откуда в ноябре 1939 года добровольцем-лыжником в составе 20-го лыжного развед. батальона капитана III ранга Мартынова участвовал в боях белофинской войны с Финляндией и был награжден первой медалью "За отвагу" и был ранен, имел обморожение II ст., но самое тяжелое и грозное испытание пережил в четырех летней Великой Отечественной войне с фашистской Германией.

Константин Петрович, участник боев на западном, юго-западном, Сталинградском, Центральном, 2 и 2-м Белорусских фронтах. В Сталинграде сражался зам. Комбатом 308 сибирской СД полк. Гуртьева и 84 тбр полковника Белого, участник Курской битвы на Центральном фронте в составе 15 гв. ТБР 1 гв. Донского танкового корпуса генер. Панова, освобождал гор. Орел, где погиб его комдив 308 (72 гв.СД) полк. Гуртьев В.В.

Он хорошо помнит многие бои и отступления 1941-42 гг. и наступательный порыв войск в 1943-44 гг., освобождение от коричневой чумы многострадальной Белоруссии, ее городов Бобруйск, Борисов, Минск, Пинск, Брест, Варшава, Данциг, Кенигсберг. Это окруженные войсками 1-го БФр и особенно войсками 1 гв. ДТК и 3 гв. ТК генералов Панова и Попова более 50.000 пленных немцев в р-не Минска с опущенными головами понуро шли летом по брусчатке (1044г) Красной площади Москвы.

Он участвовал в форсировании многих больших и малых рек Днепра, Нарева, Висла, Свислочи, Одера, Нейси, Шпреи, штурма "Зееловских высот" ночью, под "жуковскими прожекторами", участник штурма Берлина - войну закончил встречей с английскими союзниками 8 мая 1945 года у г.Висмар.

Да он родился под счастливой звездой. Участник 3-х войн, в боях за Советскую Родину 5 раз ранен, дважды контужен, имел обморожение II ст. Однажды после третьего ранения в Сталинграде почти 9 м-ц пролежал в госпиталях, из них более 7 м-цев в родном г. Златоусте в ЭГ №3113 - школа №4.

За годы службы Родине был знаменосцем трех воинских частей и фотографии со знаменем:

- знаменосец 46 Ос.КП 6 КД на параде войск г. Москва 1.05.1939 г.;

- знаменосец 84 СП 6 Орл. Краснознаменной СД до войны и после войны на встречах ветеранов дивизии защитников Брестской крепости- героя 1972, 1978, 1980, 1984 гг.;

- знаменосец 119 гв. Тяж. Танк. Полка 18 МД группы войск в Германии 1945-1952 гг.

Из э/г 3113 гор. Златоуст вышел в июне 1943 г. с документами инвалида войны II гр., которые уничтожил и через Златоустовский горвоенкомат - добровольцем с 63 гв. Добровольческой ТБр 10 гв. ТК прибыл на Центральный фронт, где перешел в свой родной Донской ТК. До 1952 г. служил в ГСОВГ, с 1952 г. во внутренних округах России. В 1960 г. по выслуге лет и состоянию здоровья (инвалида II гр) уволен в запас и прибыл в родной город Челябинск. 
 


Год 1945.
г. Шверин (Германия). Строевой смотр: 34 ТТП 18 МД
С ноября 1960 г. по 25 ноября 1978 г. 18 лет проработал завучем школы №37 г.Челябинск по политехническому обучению, последние 5 лет (после смерти военрука) - военруком школы - 37, за все эти годы подготовил 125 выпускников школы, которые поступили и окончили различные высшие военные училища и стали офицерами различных родов войск. Активный общественник военно-патриотического воспитания молодежи, бессменный член комитета ветеранов войны и труда с 1963 г.

За безупречную службу Родине и самоотверженный труд в н/хоз-ве награжден 32-я правит. Наградами Мов. Союза и ПНР, из них 7-ю орденами, 2-я медалями "За отвагу" и 23-ю юбилейными и выслугу в СА медалями. 14-ю почетными нагрудными знаками МО и Армий, ЦК ВЛКСМ, более 80-и почетных грамот, дипломов, благодарственных адресов от комс. парт. проф. Организаций и военных частей от низовых орг. До ген.штаба МО и ЦК ВЛКСМ и общ. "Знаний", награжден множеством ценных подарков. 

И ЕЩЕ
http://kguc.narod.ru/page1.html
« Последнее редактирование: 31 07 2013, 16:30:04 от Светлана Мута »

Светлана Мута

  • ПО "ПОБЕДА"
  • Полковник
  • ***
  • Сообщений: 1379
1гв Донской ТК солдаты полка воспоминания ветеранов
http://foxrecord.ucoz.ru/blog/besedy_s_v_m_zhenko_chast_8/2012-12-02-126
....- Минск весь разбитый. Проезжаем Смоленск – живого места нет, одни развалины. Кошмар! Я вот до сих пор вспоминаю Минск: ну ничего, ни одного здания! Станция располагалась на возвышенности и весь Минск, как на ладони.
Наконец, мы приехали в Польшу недалеко от Острова Мазовецкого. Остров Мазовецкий – небольшой такой городишко. Какой-то полустанок, даже и без названия. Прибыли мы туда и сначала нас даже не разгружают. А там: на одном пути стоит состав с танками, на другом – с горючим: на платформах бочка к бочке, бочка к бочке, на следующем - ещё что-то, и мы приехали. Потом нас почему-то тронули назад и на каком-то расстоянии от станции разгрузили и заставили разгружать танки. Надо было подставлять съезд из брёвен. А танк на платформе стоит по её длине, он должен на месте развернуться и съехать. Это искусство, конечно, и не каждый водитель так мог делать. Были ассы: один танк сгрузит, его на второй, на третий и т. д. Поэтому дело двигалось медленно. А прибыли они с полным танковым экипажем.
- Укомплектованы полностью.
- Это было 31 декабря 1944 года. Новый год. И прибыли мы в 1-ый гвардейский Донской танковый корпус 16-ой танковой бригады в мотострелковый батальон, в танковую десантную роту. Разместились в еловых шалашах - и по 100 граммов!
- Наркомовских?
- Да. Ужин хороший, всё хорошо. На другой день – 1 января. Дней шесть мы там жили. И наш мальчишечка простудился в этом шалаше, получив воспаление лёгких. А мы его так оберегали! Ну и слава Богу. Его направили в госпиталь. Конечно, дурь мы сделали: он бы у себя в тылу там пробыл, а тут, на войне, всё-таки, убивают… иногда. И 14 января с Наревского плацдарма (река Нарев) мы пошли в наступление.
- Это в рамках наступательной какой-то операции, надо полагать?
- Последней, Висло-Одерской операции. Это уже в Польше. Как же нас в Польше встречали, господи! Мы окружали Варшаву с севера и считалось, что участвовали в освобождении Варшавы (нам дали медали «За освобождение Варшавы»).Вот там мы повстречали Войско Польское. И даже в одной хате жили с польскими офицерами, которые на русском языке матом ругались, как сапожники. У них просто фамилии были польские, а сами они были русские. Но были там и настоящие поляки. Также много было поляков, предков которых сослали за восстание ещё при царе. Вы смотрели фильм «Четыре танкиста и собака»?
- Кто ж его в нашем детстве не смотрел?!
- Те ребята ведь с Дальнего Востока приехали. Восставших тогда поляков сослали на Дальний Восток, в Сибирь. А это уже их потомки… Тогда мы поняли, что это политика такая: Варшаву должны брать поляки. И вот на танке день и ночь, день и ночь – вперёд, вперёд и вперёд!
- Такой непрерывный марш-бросок - не останавливаться, не останавливаться.
- Ночами иногда останавливались.
- По тылам?
- По немецким тылам, в основном. Вот деревня занята немцами. Разворачиваются танки. Вместе с ними автомашины, пушки, тягачи, бронетранспортёры, зенитки, продуктовые машины, бензозаправщики, то есть бригада, и все - за танками. По улице танки мчатся, а сверху ребята по немцам убьют гранатами, из автоматов.
- Десант, автоматчики.
- Вот мы. Было как. Танковый батальон: командир батальона, потом 3 роты, в роте по 3 взвода. Взвод – 3 танка, рота – 10 танков (и один командирский). Итого: 30 танков. Да ещё танк командира батальона - 31, может, также и начальника штаба – уже 32. А в бригаде 3 таких танковых батальона.
- Где-то 90-100 танков.
- Даже больше ста, потому что ещё службы, ремонтники. И вот, чаще всего, 2 танка идут в головном дозоре впереди километра на два, на три.
- Но это не прямая видимость, с учётом пересечённой местности?
- Нет, не прямая видимость, конечно.
- А связь просто по рации и всё.
- Да, связь только такая. И вот крадёмся километр, два, танк останавливается, мы с него прыгаем, осматриваемся
- Может пушечка какая прячется.
- Всякое бывало. Однажды, представляете, наш танк и немецкий съехались пушка к пушке.
- А как же так получилось, что они чуть не столкнулись?
- Он из-за сарая какого-то выскочил, а мы - по дороге. И даже никто не понял! Случайно совершенно. И немец струсил: задний ход и газу.
- Пока зарядили…
- Пушка была заряжена, можно было навести и шарахнуть, но дело было почти ночью: сумерки, от неожиданности все взволновались. В общем, не попали.
- А немец так и не стрельнул?
- А немец – задом, потом развернулся и, буквально, исчез. Дорога шла мимо поляны, на которой стоял сарай с сеном. Он выскочил из-за сарая. Какой танк – я даже и не знаю. Может, «Тигр», но, скорее всего, нет – Т–IV.
Всё произошло очень быстро. А за сараем дорога шла через лес, в котором, как оказалось, стояла конная артиллерийская батарея. По следам увидели: было видно присутствие лошадей, рассыпанное сено. Но они куда-то смылись.
- Бой не стали принимать?
- Наверно, ушли они раньше, конечно, мгновенно уйти не могли – тут с полкилометра всего. И вот дорога поворачивает направо. Чистое поле. Хорошо (после такого переживания). Наш танк шёл первым. Следом – второй, тридцатьчетвёрка. И вдруг врезались в противотанковый ров!
- Не увидели?
- Ну, водитель… Вроде, снежок выпал, всё белое, туманная светлая ночь… И со всего хода! Пушка упёрлась, мы все в этот ров слетели. Хотели вытащить тросом. Зацепили за второй танк, тащили, тащили – никак! Не вытащили. Здорово застрял. Нам говорят: «Оставайтесь тут, а мы поедем за подмогой назад». И вот тут командир машины, лейтенант, говорит: «Я больше не могу». Лёг на жалюзи танка, накрылся каким-то барахлом – спит. Ребята у откоса кто переобувается, кто прикорнул. Я стою на дне рва. Гусеница танка находится наверху.
- То есть Вас не видно было с противоположной стороны.
- Не видно. Смотрю: на противоположной стороне не то собака бежит, не то волк. Сколько я простоял - не знаю: может, 15 минут, может, больше. Вижу, кто-то промелькнул, потом поворачиваю голову налево, – облокотившись на крыло танка, стоит немец в белой куртке (у них были выворачивающиеся куртки: с одной стороны защитного цвета, с другой - белого) И сзади подходит ещё группа немцев. Всё произошло в мгновение. Автомат висел у меня на шее, а палец - на спусковом крючке. Я нажал на спусковой крючок, а у меня прозвучал один единственный выстрел, потому что предохранитель автомата был поставлен на одиночный выстрел. Этот немец подхватился и – драпать! Я вытащил гранату – шарахнул вслед. Другие немцы тоже побежали. А ребята подскочили: «Что? Что? Что?» - граната-то взорвалась!
- Да и выстрел прозвучал.
- Говорю: «Немцы!». Мы пробежали вперёд метров 150 посмотреть, где немцы. Немцев нет – смылись. А впереди лесочек, думаем: «Сейчас они в этом лесочке спрячутся, мало ли, может там у них техника». И тут слышим рокот танковых двигателей. Мы попрощались друг с другом: «Ну, ребят, до последнего!» Танк посредине, а нас всего-то было 8 человек, господи: 4 человека тут, 4 человека там да танкисты Т-34. Лежим, бой будет. Танки, слышим, уже идут - вот они, но оттуда, откуда мы приехали. А это - наши! С души грех свалился. Командир танка: «Ребят, молчок!» Ему ж попадёт, он же должен был выставить охрану. Хорошо, что я вот так стоял, ведь мог сидеть, а то одной гранаты хватило бы, чтоб никого уже больше не осталось.
- Почему немец так близко подошёл к танку, да ещё облокотился?
- Я б мог немца за ногу схватить – так близко он подошёл.
- Неужели он наших солдат не видел?
- Видел, и меня он видел. И автомат у него был.
- А почему он ничего не сделал?
- Да он тоже растерялся, не понял ничего. Подошёл, но не успел – просто не был готов. Причём, я всё время смотрел в ту же сторону, только отвернулся, а он тут же оказался.
- А остальные немецкие солдаты, что шли следом за ним, далеко были?
- Где-то метров пятьдесят от него. Почему я и гранату кинул: она же всё-таки осколками поражает на 200 метров.
- Может, кого и задело.
- Прибыло 2 танка, зацепили нашу машину и вытащили. А один наш парень – чёрт его туда понёс! – решил помочь отцепить трос, хотя это не его дело, танкисты сами должны были этим заниматься. Один из танков, чтобы ослабить трос, сдал назад: перебачил и парня прищемил.
- Насмерть?
- Нет. Но таз лопнул. Такой был несчастный день. Никому ничего докладывать не стали, чтобы не попало.
- А про солдата и обстоятельства ранения? Это ж не в бою.
- Про ранение, конечно, доложили. Но всё равно: в таких обстоятельствах, даже если солдат погибал не в бою, то считался погибшим смертью храбрых.
Вот знаете: снег, буран, холодина жуткая, танки идут через этот буран колонной. Танкисты в танках мёрзнут от брони, а потом там щелей полно, ветер задувает. А на танке возле жалюзи, как Ванюшке-дурачку на печке, - хорошо. Танкисты, кроме водителя, вылезут, а мы на их место - в танк. Место должно быть занято. Нас научили, как заражать, а стреляет командир танка. И вот – польская деревня, как наша рязанская: кой-какие домишки, охапка соломы сверху, различные надворные постройки – очень, очень небогатая. Подъехали к какому-то дому и по команде на ночлег - в хату греться. Входим: большая хата, комнатушка пристроена. Оказалось, что хозяин – русский (попал в плен в 1914 году, женился на полячке и остался там). Разделись, достали сухой паёк, стали ужинать, пить чай. Хозяйка отварила картошки… Как деревня, так - спиртзавод, как деревня, так - спиртзавод. У нас на танке был бочонок на два с половиной ведра. Художественное изделие: фигурная оковка, кран, лакировка. Трофейный. Два с половиной ведра – пить сколько угодно можно. Пили, конечно.
- Здорово пили на фронте?
 Да нет, я бы не сказал. Но со спиртом приключений, конечно, очень много было, неважных. В этот раз, ладно, мы принесли котелок спирта. Хозяин кричит: «Марыся, пшиди пшинеси едну биксу мьяся (Поди принеси одну банку мяса). В зимней, отделанной мехом шубейке, выходит девушка – чудо краса! Нам тогда она показалась красавицей, что ни в сказке сказать, ни пером описать. И приносит большую консервную банку мяса. Мы сели за стол, посадили с собой хозяйку. И тут девица потом объясняет, что неподалёку находится лагерь военнопленных, там есть пленные русские солдаты. Мы сразу: «Как, где, что?!» А на улице буран. Садимся на танк. Она ведёт нас в качестве сопровождающей, указывая командиру куда поворачивать. Проехали с полкилометра. Два барака, огороженных колючей проволокой, по обеим сторонам вышки. Ворота закрыты. Колючая проволока у немцев высоко сделана, и столбы наклонены вовнутрь, чтоб не перелезть. На вышках, конечно, никого нет. Танком проломили ворота – для него это вообще ничего. В одном бараке были мужчины, в другом – женщины. Сразу крик, шум, радость. А они все тощие, чуть живые.
- По национальности кто, все наши?
- Все русские, наши. Да и в подробности мы не вдавались – некогда было. Один мужик пожилой, с бородой, заросший такой (по манерам чувствуется, что был советским офицером) сказал, что сначала надо всех накормить. А чем кормить? Но девушка объясняем, мол, вон там имение, где жил хозяин, на которого они работали. Нас на танке – туда. С нами этот дед, как мы его тогда назвали, хотя какой он дед!? Но хозяина, немца, нет, он сбежал, а был только управляющий. Он на дыбы: «Я ничего не могу, у меня есть хозяин, я должен здесь охранять!» Мы на него, мол, такой-сякой: «От кого охранять?!» Хозяйство было овцеводческое: громадные сараи, по-особому выгороженные (овец по десять в такой загородке). Надо бы зарезать пару баранов, но ни у кого ничего нет.
- Остаётся только стрелять.
- А дед вытаскивает перочинный нож. Он ловко перерезал им горло барану. И что меня поразило – чуть живой остался, - кровь хлещет, а он её жадно хлебает! Весь в крови: борода, усы - Вурдалак!
- Зрелище ещё то!
- В общем, набрав какой-то еды, мы отправили её в лагерь. Больше мы не вмешивались. Вернулись домой.
- Во-первых, вы освободили людей; во-вторых, обеспечили их едой.
- И всё. Куда они дальше делись – не знаю.
- Да это и не ваша задача.
- Вот такое было приключение.
- Это было уже после этих событий?
- Ну, конечно. Была уже весна, снега не было. Я уже Вам говорил: как деревня, так - спиртзавод, как деревня, так - спиртзавод.
- Сколько воспоминаний!
- У нас дежурство: кто бежит за спиртом? Надо пополнять нашу бочку, хотя не в каждой деревне, конечно, добавляли, но по мере необходимости. Моя очередь. Беру ведро и отправляюсь. Большое двухцветное здание. Там располагаются два громадных бака диаметром где-то метров пять, высотой метра два - там известью очищается спирт. Для того, чтобы этот спирт достать, нужно подпрыгнуть, лечь пузом на край и зачерпнуть. Но уровень спирта оказался очень низко от края, надо далеко наклоняться. Я залез, смотрю, а посреди этого бака плавает мёртвый солдат.
- Наш, бедолага?
- Ну, да. Он, значит, не удержался и, наверно, конечно… И чтоб Вы думали? Смотрю: ребята его отталкивают от борта на середину и черпают спирт!
- И даже его не вытащили?
- Я не вытаскивал. Наверное, кто-нибудь вытащил потом.
- Пройти всю войну и погибнуть вот таким образом! С ума сойти! Иметь такую судьбу – не приведи, господи!
- Но я спирт тогда не принёс. Сказал ребятам, что спирт брать не стал, потому что там мёртвый солдат плавал.
Спирт сначала разбавляли снегом, и у всех болели животы. Представляете, идёт колонна танков, останавливается: налево, направо бегут солдаты, садятся…
- Живописная картина. «Заминировали» вокруг всё.
- И вот лес, поляна: стоят танки, весь личный состав бригады выстроен в каре. Выходит начмед (начальник медицинской службы) бригады, полковник. Команда: «Равняйсь! Смирно! Товарищ полковник, по Вашему приказанию бригада построена!» Тишина. «Ну, что, обосрались!»
- И ещё, небось, добавил пару крепких словес.
- Безусловно. Все хором: «Так точно!»
- Здорово!
- «Спирт пьёте?» – «Так точно!» - «Небось, снегом разбавляете?» – «Так точно!» – «Спирт пить – уметь надо! Вот – учитесь!» Ему подали кружку воды: «Смотрите и запоминайте: тут вода, а тут спирт». Делает глоток воды, потом – спирт, и, не передыхая, чистый спирт сразу запивает водой. «Поняли? – Так точно!» Через два дня у всех всё нормализовалось!
Как нас встречали в Польше! Танки идут по деревне: девчонки стараются воткнуть в танковую щель какие-нибудь искусственные цветы, бросают хлеб, колбасу, бутылки с бимбером…
- Сейчас это уже в прошлом.
И вот, на марше у деревеньки на границе с Восточной Пруссией у нашего танка слетает гусеница. Танкисты меняют трак, а мы зашли в хату. Нас встречают. Пришли какие-то мужики-соседи, поставили на стол четвертные бутыли с красным бимбером (самогоном, закрашенным для цвета чем-то розовым). И пошли: «За Рокоссовского, командующего фронтом! За Ванду Василевскую! За Осубку-Моравского!» По-настоящему, от души. Потом танкисты подошли. Бригада-то ушла, а мы остались. Наконец, отремонтировались, напились, наелись…
- Заправились и в прямом, и в переносном смысле. Полные баки!
- … и поехали. На снегу хорошо видны танковые следы. Шоссейная дорога. Не то вправо наши поехали, не то влево? Командир танка решил влево. Указатель «Страсбург» (немецкий город). Въезжаем на улицу. Улица узкая, а пушка у танка – длинная. И что-то нам стало подозрительно. Мы с товарищем спрыгнули с машины и - к ближайшему частному дому. Дверь заперта. И вот тут я чуть сам себя не убил. Автомат надо ставить на предохранитель, но он на предохранителе не стоял. Я в дверь прикладом – стук! Затвор отъехал назад, потом вперёд – выстрел: «Бух!»
- И какие были ощущения?
- Да, очень «приятные». Взломали дверь. Я первый вхожу, за мной - мой товарищ. Открываю дверь направо: большая комната, письменный стол, за столом сидит немец, здоровый мужик, гражданский, и на левой руке – повязка: красная повязка, белый круг и чёрная свастика. Говорю: «Фашист?» Молчит, весь позеленел. А харя вот така-а-я! Из двери справа выскакиваем женщина лет 35- 40, за ней другая, совсем юная. Нас увидала - ей сразу плохо. Молодая заорала, помчалась в комнату. А мы стоим два дурака, мол, что делать-то? Мой дружок поглядел на этого фашиста, у которого от одного кармана до другого на цепочке висели часы. Он к нему: «Uhr, uhr, uhr» (по-немецки часы) и в карман. А немец сидит весь зелёный. Как хотелось его шарахнуть! Если бы он был в форме, я бы шарахнул!
- Тем более с оружием.
- И если бы не эти женщины в обмороке.
- Видите, сколько «если».
- И мы выскочили. А тут на угол разветвляющейся надвое улицы немцы уже выкатывают противотанковую пушку. Мы от них от них метрах в семидесяти, может, ста – не больше. И командир танка это увидел, стал разворачивать пушку, а та из-за длины не поворачивается. Тогда он пушку оставил на месте, развернул танк – башня задом наперёд – и газу! И мы с товарищем еле-еле за ним успели. Я изловчился схватиться за танковый трос на корме, а ребята подали мне руки. Немцы так и не успели стрельнуть, как и мы.
- Из стрелкового оружия тоже не стреляли?
- Нет. Всё произошло очень быстро. Отъехали на километр-два от города, а навстречу идут наши танки (только не нашей бригады) брать город, а мы уже…
- Его взяли!
- … в этом городе побывали.
- И всех освободили! Владимир Митрофанович, а зачем вы заходили в дом?
- Узнать есть ли там солдаты, узнать обстановку, кем занят город. Потом всё-таки связались по рации с нашими. Оказалось, надо было свернуть вправо, чуть проехать и ещё раз свернуть на дорогу, окружающую город. Вскоре на опушке леса мы увидели наши танки; их пушки были повёрнуты в сторону врага. Рядом обрыв метров 40, не меньше. Поодаль протекает речка. Левее – железная дорога и железнодорожный мост. Этот берег обрывистый, противоположный – низменный, пологий, мост там упирается в высокую насыпь. По низине вдоль реки бегают немцы, хотят взорвать мост. Мы, было, сунулись вниз, но немцы до того хорошо пристреляли кромку в два пулемёта: сначала один бьёт, потом другой – ну, не высунешься! А делать что-то надо! Тогда наш командир роты, лейтенант, командует: «Сюда! За мной!» и прыгает во вмонтированный в закреплённый в откос слив для отвода воды в виде корыта. Вж-ж-ж - и внизу! Немцы стали бить в основание этого слива, но всё равно не успевали. Спустившись друг за другом, солдаты откатывались по сторонам и рассредоточивались. Мы побежали в сторону немцев, к опорам железнодорожного моста, разогнали их, разорвали провода, сняли ящики с взрывчаткой.
- А пулемёты подавили?
- Стрельба ещё продолжалась. И вдруг – тишина, вообще, тихо-тихо: на железнодорожный мост по рельсам выезжает наша тридцатьчетвёрка. Высота, напоминаю, метров 40. И вот он потихонечку-потихонечку идёт. Никто не стреляет! Немцы замерли: смотрят, что будет. Это был цирковой трюк. Мост, конечно, выдержал бы, но танковые гусеницы по железу скользят, чуть в сторону – и всё.
- Так и прошёл?- Так и прошёл! Следом за ним сапёры сразу стали стелить какие-то доски, ещё чего-то; мы и двухсот метров не отошли, как они уже начали работать. Далее наткнулись не то на землянку, не то на огневую точку, откуда немец попытался стрелять, но ему туда сунули гранату и все остановились посмотреть – что там осталось. Тем временем сапёры уже на мост досок нашвыряли и пошла вся бригада.
- Какой интересный случай.
- Потом этого танкиста, как нам сказали, представили к званию Героя Советского Союза.

Светлана Мута

  • ПО "ПОБЕДА"
  • Полковник
  • ***
  • Сообщений: 1379
1 гв Донской ТК солдаты полка воспоминания ветерана продолжение
http://foxrecord.ucoz.ru/blog/besedy_s_v_m_zhenko_chast_9/2013-01-26-142
- После третьего ранения меня несколько дней возили на «летучке». Мало того, что я три дня пробыл на танке, так потом ещё и на «летучке», пока можно было пробраться в тыл. Мы же шли вперёд-вперёд, а сзади - немцы, всё такое. И меня привезли в пересыльный госпиталь, конечно, в таком очень тяжёлом состоянии: у меня газовая гангрена открылась…
- На ноге?
- Да. И, короче говоря, пока меня довезли до Торна (ныне г. Торунь в Польше), где я потом выздоравливал, ни моей гимнастёрки, ни моих документов – ничего не осталось.
- Куда делось?
- Перемололось. И ведь я, кроме медали «За оборону Ленинграда», вручённой мне осенью 1943 года, в период войны не получил ни одной награды. Всё остальное оставалось в архиве, это потом по моему запросу мне прислали. Вот эта справка о наградах понадобилась тогда, когда постановлением нашего Правительства ветеранам обороны Ленинграда выдавались какие-то там деньги, поэтому я вынужден был послать. У меня же ни документов не было, ни медали - ничего не было, всё потерялось. Когда меня ранило, и вопрос был о том, отрезать мне ногу или оставить, я домой матери не писал, а она, конечно, с ума сходила тут на Дубовке. И мама послала письмо командиру части, а тот ответил: «Ваш сын, такой-то, такой-то, ранен и отправлен в госпиталь. Одновременно сообщаем, что он награждён орденом Красной Звезды».
- А Вы об этом и не знали на тот момент?
- Нет! Когда я выписался из госпиталя в запасной полк, то не стал утверждать о своём звании, потому что это надо было подтверждать какими-то документами, которых у меня не было. Поэтому в новую воинскую часть я так и попал: меня мало интересовало кто я там – сержант или рядовой, это для меня было совершенно безразлично. Когда я в эту новую часть попал, в 56-ой запасной зенитно-артиллерийский полк, то написал матери письмо, дал знать о себе. Она мне написала обо всём. Я сообщил командиру полка, доложил. Он сказал: «Пусть Ваша мама пришлёт мне это письмо». Мать переслала, я отдал командиру полка, он сделал запрос, и мне прислали орден, медаль «За освобождение Варшавы» и благодарности. Тогда, в 45-ом году, благодарности от Сталина были за какие-то операции. Там у меня штук шесть этих благодарностей было, и всё это мне тоже прислали.
- В дополнение к этому могу сказать, что мой дядя, Жуковский Николай Алексеевич, в бытность свою, тоже получал благодарность от Сталина.
- Да, так написано было. У меня их Циндель Н. Г. (директор Узловского художественно-краеведческого музея) отобрал, теперь они в музее лежат. Ну, Бог с ними… В пятьдесят каком-то году меня вызвали в военкомат – нашёлся орден «Отечественной Войны». А, наверное, в 69-ом (я уже работал в новом здании школы) меня вызывает тоже военком, это была прям такая шутка… Ведь за ордена и медали тогда деньги платили: значит, Звёздочка и Отечественная Война - по 25 рублей ежемесячно. Давались такие талоны на много-много месяцев. Я демобилизовался, и у меня за орден «Красной Звезды» были талоны. Несколько лет я не получал по 25 рублей.- А эти талоны нужно было предъявлять?
- А их надо было сдавать в сберкассу. И тут же тебе денежки дают.
- Каждый месяц нужно было талон сдавать. Понятно. Не знал этого.
- И вот, вызывает военком, а мы с ним очень хорошо уже были знакомы и даже дружили, можно сказать, он очень хороший человек был, Котелевский Алексей Иванович, царство ему небесное…
После обеда он меня вызвал. Приезжаю, дежурному докладываю, он говорит: «Проходите, Вас ждёт военком». Прихожу, а он так торжественно меня встречает: «Владимир Митрофанович…. чу… чу… чу… чу, - руку протягивает, – я Вас поздравляю!» И вручает мне медаль «За отвагу». А к этой медали «За отвагу» прилагается целая стопка талонов - вот такая, по 15 рублей. Я как глянул – вот такая стопка! Думаю: «Господи, это ж сумасшедшие деньги!»
- Вот бы их сразу обналичить!
- Да. Крупными буквами написано «15 рублей», более мелкими «после реформы 1947 года - рубль пятьдесят, после реформы 1961 года - 15 копеек» - таким меленьким-меленьким шрифтом!
- Чтоб не расстраивались!
- Однако, какая-то сумма всё же получалась; может рублей, по-моему, больше пятидесяти должен за всю эту стопку получить. Захожу в сберкассу, прям тут же от военкомата, рядом: военкомат на площади был, а сберкасса тоже на площади. Вы, наверное, не помните?
- Почему же, помню. В Узловой военкомат как был, так и остался на той же площади - Советская площадь, так и называется. Напротив - универмаг был.
- Да. Военкомат на месте остался. А так, в стороночке, где пожарная команда была, там был домик маленький – сберкасса; он сгорел потом. Захожу туда, а там сидит бывшая бухгалтер гороно, знакомая: «Ой, Владимир Митрофанович, Вы по какому вопросу?». Я забыл, как её зовут. Валентина и как-то (отчество). Говорю: «Валентина, допустим, Михайловна, мне бы денежки». А она: «А что это?» Я объясняю. Оказывается, у них уже действовало постановление эти талоны не оплачивать.
- Понятно, они уже потеряли свою актуальность.
- Да, длинная история была. А ведь талоны были! За медаль «За Отвагу» с лета 43-го года и до какого-то года, когда Хрущёв отменил эти денежки, мне начислялось по 15 рублей, и за этот период, соответственно, полагались талоны. Так что, если бы я эту медаль получил тогда, ну, хотя бы, через год, полтора, то эти деньги давно бы были получены. Да, даже здесь - и то обманули! Владимир Митрофанович, Вы подробно рассказали о своём первом и втором ранении. Для «полного боекомплекта» и законченности этой темы расскажите и о третьем ранении.
- Ну, Вы знаете что, я вот Вам отдельные детали какие-то военные рассказывал. 1945 год. Вперёд! Вперёд! Вперёд! Это же всё время было: мы на кого-то налетали, нападали. В затяжные бои бригада наша не вступала, и корпус наш не вступал.
- Следует пояснить: что это была за бригада, что это был за корпус, какие стояли задачи на тот момент?..
- Это - Второй Белорусский фронт, Первый Гвардейский танковый корпус, командующий корпусом – генерал армии Панов М. Ф., 16-ая Гвардейская Речицкая танковая бригада. Она отличилась в боях за освобождение г. Речицы. Там по сию пору стоит наш танк. Мы с ребятами (школьниками) туда ездили и встретили там случайно совершенно человека, который служил в этой танковой бригаде, но до меня. И он как раз участвовал в боях за Речицу - это же Белоруссия, участвовал в этих сражениях. Я-то уже, конечно, нет; я попал в эту бригаду накануне Нового, 1945 года - 31 декабря 1944 года. А задача была такая: с Наревского плацдарма, это на реке Нарев в Польше, недалеко от г. Острув-Мазовецка, начать наступление.
Утром прорвали оборону. Её прорывали стрелковые части, но это легко сказать: была сумасшедшая артподготовка, сумасшедшая бомбёжка, наверное, часа три обрабатывали передний край, а потом пошла в наступление пехота, которую уже никто и не задерживал, может, остались очаги какие-то…
- После этого, видать, уже и некому было задерживать, противостоять…
- Причём, совершенно случайно получилось так. Наша рота автоматчиков числилась в мотострелковом батальоне. Командиром батальона был, как я помню, капитан, но я с ним только в первый день наступления имел дело. Мы все сидели на танках и ждали, ждали, когда танки в прорыв войдут, для того чтобы вперёд, вперёд, вперёд - громить тылы!.. Подходит, в общем-то, какой-то капитан (это мне потом сказали, что он командир батальона): «Так, - ткнул пальцем, – ко мне!» Я, значит, доложил как надо. - «Будешь меня сопровождать!» Танки были ещё сзади, а мы с ним побежали через этот прорыв, через передний край вперёд за пехотой. Один он, конечно, идти не мог: офицер не может один ходить на передний край, но зачем он меня брал – не понятно. Приказать – приказал, но ничего не объяснил. Я помню, что передвигаться было почти невозможно: какие-то ямы, канавы, стволы, деревья, ветки, проволока - чёрт-те что! Мы через этот сплошной хаос перебегали, наверное, больше километра. Потом, наверное, кто-то такой впереди нас прошёл, потому что показалась какая-то деревня, разбитая почти совершенно, и около этой деревни у одного из домов стоял броневик – бронеавтомобиль с башней и пулемётом. Он зашёл в какой-то дом, а я остался на улице, сел и сижу - что ж мне ещё делать? Жду. И всё. А потом уже пришли наши танки.
В нашей роте был её автомобиль «Додж ¾», американский, наподобие, если помните, ГАЗ-51. Это был наш базовый автомобиль. И командир роты с шофёром. Я не знаю почему, тогда не объясняли. Рота ведь должна иметь ещё каких-то офицеров, а у нас был всего только один офицер - Ковригин, лейтенант, а командир роты – старший лейтенант Колосов.
- А Ковригин в роте кем был?
- Командиром взвода числился, но я тоже с ним… потом я скажу, как это получилось. Да, и ещё был какой-то лейтенант, командир взвода, молодой, один день всего мы с ним занимались.
Танки ушли вперёд, и тут поступило новое приказание. Прорыв был утром, танки прошли, мы возле этого дома просидели, и уже наступил вечер, стало темнеть. Командир взвода сказал, что мы должны осмотреть вот это всё большое пространство и передать танкистам, чтоб они сосредоточивались в определённом месте - то есть искать танки. Для нас это было удивительно: как это - танки ушли, а мы пешком должны за ними где-то гоняться? Уже темнело, снег глубокий, мы немного отошли от этой деревни, и нас догоняет этот самый броневик. Мы на этот бронеавтомобиль вскарабкались, я, например, сел на эту башню, - ну и он покатился. Уже, снова оговорюсь, стемнело, январь месяц, 14 января, день короткий ещё. Сколько он нас отвёз - не знаю, но только влетел в разбитый колодец передним колесом. Это хорошо снегу было много. Я, наверное, в воздухе два раза перевернулся, потом плюхнулся в снег. То есть мы все ссыпались автоматически. Машина сломалась, её надо было ремонтировать, и дальше мы отправились пешком. И вот, первый мы встретили подбитый наш танк Т-34, а от него где-то на полкилометра почему-то стоит наш другой танк, тоже «тридцатьчетвёрка».
- Подбитый?
- Нет, тот не подбитый - это я потом выяснил. Подошли к подбитому танку - у него гусеница перебита, он на мине подорвался, и нас заставили боезапас перенести в другой танк примерно за полкилометра. Пушка – «сотка», а снаряд весит тридцать с лишним килограммов.
- «Сотка» в танке Т-34? Это что за модификация такая? На Т-34 , знаю, стояла 76-мм пушка сначала короткая, потом – длинная. Позже стали ставить 85-мм пушку.
- Т-34 новой модификации. 76 мм - раньше, а тут новый танк с 100-мм пушкой, «сотка», и ствол длинный-длинный. Были танки с 85-мм пушками, а это – «сотка».
- Хорошо, каждый снаряд более 30 кг…
- Тяжело ужасно, и снега по колено. Мокрые совершенно. А ведь за плечами и свой рюкзачок, хоть там и не было почти ничего, но что-то всё же имелось: пачка патронов 200 штук (упаковка к автомату), патроны в карманах, гранаты.
- Ещё и оружие, тот же самый автомат.
- Автомат – 5,4 кг, но круглые диски уже отменили, были уже «рожки».
- Речь о ППШ?
- ППШ, да. «Рожки» носили за поясом. Ну, и подошли к этому неподбитому танку. Командир танка: «Ох, ребята, спасибо, спасибо!» Ему передали приказание, он получил от нас боезапас и пошёл, куда ему надо было. Деревня. А представляете: зима, там пожар – зарево, там пожар – зарево, там пожар – зарево… Кругом пожары! Мы лазили, лазили по этому снегу, командир взвода и говорит: «Ребята, вон в ту деревню зайдем и хоть передохнём немножко». Зашли в деревню, польская деревня, никого народу нет, зашли в хату. Чем осветить? Зажгли зажигалку. Командир взвода достаёт из кармана газету, её свернул жгутом и, чтобы оглядеться, зажёг. И тут – бах! Где-то за домом - взрыв, прям рядом! В чем дело – никак никто не поймёт. Потом разглядели. Оказывается: вот так - хата стояла, вот так - мы вошли, вот так,отсюда, - снаряд влетел, вот так - пробил вторую стену, вылетел и тут взорвался!
- То есть насквозь прошил угол дома и тут же упал и взорвался.
- Да, где-то, может, метрах в пятнадцати-двадцати. Все разом выскочили и только тут заметили, что недалеко около соседнего дома, оказывается, «Тигр» немецкий стоит! Он и шарахнул нас на огонёк. Мы, конечно, с «Тигром» воевать не стали, отошли за эту деревню, какая-то посадка там ещё была, и смотрим – наш ИС-2 («Иосиф Сталин»), тяжёлый танк. Он на базе танка КВ был сделан в двух модификациях: с 122-мм и 152-мм пушкой.
 Как раз для «Тигра».
- Да. И вот мы наябедничали. Потом слышали там несколько выстрелов. Я видеть - не видел, кто кого там сжёг, но, скорее всего, наши подкараулили этого «Тигра».
- И приговорили.
- Короче говоря, мы так и не отдыхали, а пробродяжничали до самого утра. Вот это – первый день наступления. Потом танки все собрались в кучу, бригада вся собралась и вошла в прорыв. А бригада – это танки, самоходные установки, артиллерийские машины с прицепом, миномёты, «Катюши», хозяйственные машины (патроны там возят, снаряды, всякое вооружение, запчасти), бензозаправщики, кухни походные, в общем – большое-большое количество техники. И вся эта боевая, вся эта приданная техника идет вперёд, так сказать, в боевых порядках.
Рано утром остановились в каком-то лесу. Хутор, всего один дом. Мы пошли вдвоём, встретил нас поляк, мужик. Спрашиваем: «Где немцы здесь?» Он говорит: «Нихтс, нема!» Мы - в дом. Когда вошли, смотрим, а на столе недоеденная яичница в большой сковороде и стоят четыре немецкие винтовки. Стали допытываться, он все: «Я не знаю!..» Во дворе - три сарая вместе, такие добротные сараи, и на каждом сарае большой амбарный замок. - «Ключи?» - «Нет ключей!» Ну, по первому замку, по первому запору из автомата с близкого расстояния – дужка разлетелась у запора, открываем. Тут ему уже жалко стало, подбежал: «Вот! Вот! Ключи нашёл!»
- Сейчас всё равно откроют, дешевле – самому.
- В первом сарае крупа, мука, сахар, чёрный хлеб, белый хлеб буханками, то есть – немецкий склад. Тут я, конечно, сообразил, что ему невыгодно открывать: он это дело прикарманит, спрячет; на десять лет вперёд себя обеспечил…
Второй открыл он. А там: висят говяжьи туши (передок, задок), бараньи туши! Замороженные. Зима же, мороз!
А третий сарай никак не хочет открывать. Но всё-таки заставили: покопался, покопался и открыл. А там полно сена - прессованные тюки. У меня сразу закралась мысль: «Небось, тут кто-то и спрятался, потому что, ну куда им деться?» Крикнул что-то, вроде: «Выходи!»
- На немецком?
- Да ладно! Никто не шевелится. Ну, тогда говорю: «Всё, стрелять будем!» - и очередью поверху этого сарая. Смотрю, там кто-то зашевелился и начал что-то говорить, - вылезают два молодых парня.
- Немцы? В форме?
- Да, конечно. А два других куда делись, - я так и не понял. Спрашивали у этого хозяина, стреляли по сараю ещё, - всё думали, что они там затаились, - но они куда-то сбежали. Это я уже после подумал, что, может, они на чердак сбежали. Короче говоря, мы с товарищем набрали хлеба в немецкую плащ-палатку: я большой такой тюк хлеба и он. Одному немцу говяжьей полтуши нагрузили, а второго заставили катить бочку с повидлом.
- А шнапс?
- Не было.
- Безобразие какое!
- И мы, значит, пришли. А надо было на горку, на горку всё время, - почему мы и увидели этот отдельный хутор-то. Я даже и не знаю: почему, мне никто не приказывал, никакой команды не было, - просто мы так сами побежали туда. Командиру роты представили этих двух пленных, а старшине отдали эту полтуши коровьей. Там хоть полтуши, но немцы пёрли – мокрые были! На свой танк погрузили эту бочку, старшине отдали хлеб, несколько буханок оставили себе. А еду нам только собирались готовить, то есть кухня там готовила, но еды ещё не было. Это было утро. Мы эту двухсоткилограммовую бочку возили, наверное, дня два. И все, кому не лень, ели это повидло. На танке ездила эта бочка, с нами!..
Ночь, значит. Вперёд! Вперёд! Уже на танке мы ездили… Короче говоря, подъехали мы к городу Полтуск. Между нами и этим Полтуском - речка. Немцы мост взорвали. Наш передний край - шоссейная дорога высокая: с этой стороны дома стоят, а с той стороны - поле. В общем, деревня по одну сторону только. А шоссе высокое и немцы подбили передний танк. И вот, я первый раз видел, как наши танки горят: горит огнём! Конечно, все выскочили из танка. Стоим - ни назад, ни вперёд, никаких ни команд – ничего: моторы заглушены, офицеры бегают, кто-то чего-то командует, чего-то решают… А мы, значит, на своём танке угощаем ребят этим повидлом.
- Короче, делом занимаемся…
- Свои танкисты наелись - вот так!.. Дело к вечеру и бежит командир роты: «Так, ну-ка, быстро отдыхать! Вот хата – занимайте». Нас и было-то, наверное, человек двадцать пять да несколько танков. Соскочили и - в эту хату. И вот, там горит камин, перед камином сидит старуха в чёрном платке, в чёрной такой одежде. Хата освещается только этим камином. Настелена солома, видимо, немцы там были. Но какое дело у солдата – спать, тем более, что приказали. Бабка эта сидит - ничего, ни звука, ничего вообще: как будто нас и не видит, никак не отреагирует. Легли, заснули.
И вдруг ночью вбегает какой-то посыльный: «Подъём! Срочно! Выходи строиться! На машину!» Все быстро выскочили (лежали-то одетые). А я решил посмотреть: не оставил ли кто-нибудь в спешке автомат, диски, гранаты – да мало ли что! «Быстро строиться!» - и всё. Ногами по соломе этой пошуршал и к двери, а навстречу - эта бабка. И дверь загородила. Подходит медленно-медленно. Я так остановился – одурел. Она подходит так ближе, ближе, медленно, и, прям, подошла вплотную. У меня автомат в руке, вторая рука опущена. Она положила мне обе свои руки на плечи, чего-то проговорила и поцеловала в лоб. А у меня мурашки по коже! И отступила. Я выскочил, тут машина наша идёт. И куда-то в ночь поехали, причём, на этой машине, в которой нас ждал этот младший лейтенант, молодой командир, как мы его считали – командир взвода. А командир роты остался, с нами не поехал. Поехал, видимо, только один взвод. Ехали какими-то дорогами: ночь, ни своих, ни немцев. Потом в какой-то деревне остановились, зашли в хату, а оттуда только что, видимо, ушли немцы, потому что тоже объедки остались. Командир взвода сказал, что можно отдохнуть. Машина на улице стоит. Мне места не осталось. Стоял большой гардероб. Я залез в этот гардероб, там висела одежда какая-то, я её бросил вниз и на эту одежду лёг и заснул. Разбудил нас налёт шестиствольного миномёта, его «ишаком» назвали: «Вау, вау, вау, вау!» Вскочили – уже дело к утру, - опять на машину сели и поехали. Приезжаем и оказывается, что была вторая переправа через эту речку, которая охранялась немцами, а наша задача была – выбить немцев, охрану эту, переправу задержать, чтобы не взорвали. В общем, короткий, очень быстрый бой. Немецкое подразделение, что охраняло переправу, было на той стороне: укрепления, землянки там, какие-то блиндажи. Всё это сначала обстреляли, потом гранатами забросали. Короче говоря, кого убили, кто сбежал, в плен никто не сдался, мы никого и не брали. Тут командир взвода приказал, чтобы половина подразделения на той стороне была, а

Светлана Мута

  • ПО "ПОБЕДА"
  • Полковник
  • ***
  • Сообщений: 1379
1 гв Донской ТК солдаты полка продолжение воспоминания ветерана
http://foxrecord.ucoz.ru/blog/besedy_s_v_m_zhenko_chast_9/2013-01-26-142
половина на этой стороне - охранять мост. А сам собрался (и там ещё кого-то посадил в кузов) ехать докладывать – связи никакой не было: ни рации - ничего.
Садится в машину, а мне надо было зачем-то к нему обратиться. Ребята ещё только собирались забраться в машину. Шофёр сидит, этот младший лейтенант; я запрыгнул на подножку, стекло открыто, и стал ему говорить. И в это время мина угодила прямо в левую сторону капота. Шофёра убило, машину разворотило, лейтенант оказался легко раненный в лицо, а я вообще даже не пострадал. На этом машину нашу я больше не видел и командира взвода больше не видел.
Танки наши пришли, переправились. Опять мы на свой танк забрались и поехали в этот Полтуск брать его. Случилось такое первый раз и потом, примерно также, повторялось ещё, но этот случай мне никогда не забыть.
Дело в том, что наше отделение было на передней машине, на передней «тридцатьчетвёрке». Въезжаем в Полтуск, и дорога вот так круто поворачивает: ни перекрёстка, ничего, поворот и - на горку. Дома стоят по обе стороны. Улица узкая, совсем узкая, танк может пройти только один. Древние ещё города, в Западной Европе улички узкие были. Въезжаем на горку, ещё поворот, и выскакивает немецкий грузовик полный солдат. Водитель-механик танка не растерялся, мгновенно - на полную скорость, и вот танк бьёт эту машину! Потом вторую, третью! Люди в разные стороны прыгают: кто под танк, кто куда! А танк несётся, следом второй, третий, пятый, десятый, двадцатый… Паника! Машины не могли никуда деться. Когда мы первую протаранили, вторая уже подошла, из неё все выскочили, конечно, из третьей тоже бросились врассыпную. Развернуться нельзя было, немцы бежали. Ну, постреляли там в них…
- Это же всё быстро было…
- Мгновение, конечно. Всего несколько минут. Наконец, выехали в чистое место. Улица. Уже никого нет. А водителем у нас был Федя. Он вылез из танка, отошёл в сторону, и у него открылась рвота: «Ребята, я не могу, счистите…на гусеницах… на лобовой броне…»
Около смотровой щели всё в крови, волосы какие-то налипли. Мы снегом всё быстро стали счищать. И тогда я подумал: «Ровно наоборот: в 41-ом наши это чувствовали, в 45-ом – они».
Всё вернулось на круги своя.
- А мы всё вперёд, всё бесконечные какие-то встречи. Догоняли отступающие части, налезали на наши отступающие части, натыкались на какие-то обозы эвакуированных. Где-то на горизонте показался какой-то обоз, скопление каких-то там машин, телег, повозок - не видно кто это едет. Танки разворачиваются, а это – эвакуируются. Значит, - мимо.
Деревня. В деревне – немцы. Разворачиваются в цепь танки, машины, «Катюши», в общем, вся эта техника надвигается на эту вот деревню.
Какая-то барская усадьба. Немцы встретили нас артиллерийским огнём. А дорога обсажена деревьями такими большими. Танки остановились, командир роты: «Обезвредить фаустников!» Они же ждали нас. И тоже хорошо воевали, чего там говорить. Танки идут, а он в кювете где-нибудь замаскировался и по переднему танку – фаустпатроном! Это уже 100-процентная пробоина «тридцатьчетвёрки».
- Наверняка, с близкого расстояния и лобовую броню пробивали фаустники.
- У тяжелого танка не пробивали, а у «тридцатьчетвёрки» пробивали, тем более в боку! Это снаряд кумулятивного действия: прожигает дырку и вспыхивает.
И вот такие стычки - на полчаса, на полдня. А затяжных боёв, чтобы остановиться, не допускали, видать, избегали.
- Значит, имели свою специфическую задачу.
- Ещё очень показательный был момент. Немцы перекрыли и удерживали единственную дорогу, кругом окружённую какими-то болотами. Как потом стало известно, дорогу эту держала какая-то боевая офицерская часть. И лежит раненный немецкий офицер какой-то, которому наша машина буквально переезжает ноги. А он лежит на спине и стреляет из пистолета… Вот это я просто видел. Стоит заметить, что к этому времени вышел приказ Рокоссовского по фронту – собирать всех! Сравнили: сколько Первый Белорусский фронт Жукова пленных взял и сколько Второй Белорусский фронт Рокоссовского. Оказывается, наши меньше пленных взяли, чем фронт Жукова и приказ – всех собирать, всех раненных, всех. И вот, по этому полю санитары, санитарки этих раненных офицеров собирали и увозили в госпиталь.
Дальше была Варшава. Варшаву освобождало Войско Польское. Её мы обходили справа и в сам город не входили, а только способствовали его окружению с севера. Ночевали в деревне вместе с солдатами Войска Польского. Офицеры у них были все русские в польской форме, все матом ругаются и водку пьют. Но у всех польские фамилии.
- Специально так подбирали. Я так понял.
- Ну, да. С польскими фамилиями изо всех частей собирали по приказу…
- Типа Жуковский, Рокоссовский…
- … Петровский, Ивановский… Тут уже вот в Восточную Пруссию вошли - отрезали Восточную Пруссию от основных сил и - по направлению к Балтике. И двигались 15-ая танковая бригада, 16-ая танковая бригада и 17-ая параллельными дорогами, мы - посредине. Что интересно: в этих боях нас ни разу никто не бомбил. Однажды только мы наблюдали, как в районе, где действовала 17-ая танковая бригада, летел какой-то самолёт, и вдруг от этого самолёта отделился ещё какой-то маленький самолётик, после чего прогремел сумасшедший взрыв. Только позже мы узнали, что у них имелся беспилотный планер, начинённый взрывчаткой. Самолёт его сбрасывал. Видел это только раз.
Очень много, конечно, было всяких неожиданных встреч. В книге это есть. Например, про оленей. Вечером в каком-то лесу нас заставили замаскироваться, запретили курить, громко разговаривать и соблюдать полную тишину. Дорога метров двести или двести пятьдесят. Ранее утро. Из леса выходит олень, за ним несколько олених. Поглядел, понюхал. В это время как раз солнце всходит с востока и у него рога такие красивые на этом фоне. Никто не стрельнул, не крикнул – ничего, хотя, вроде, олени, мясо… Только олени прошли, как немецкая колонна танков навстречу. Мы эту колонну разгромили. При этом, нашего командира роты легко ранило в руку, но в строю он остался.
В общем, вот таких моментов было множество, всех их не упомнишь. Только иногда ночью вспоминается какой-нибудь случай. Ведь это и Данциг, и Балтика, и корабль, отходящий от причала, и наши танки, ворвавшиеся на причал… И вот танки бьют по этому кораблю, и он где-то там в тысяче метров от берега переворачивается. А там лошади, люди, техника – корабль здоровый!
- Война…
- В книгах приводятся карты того времени, где показан боевой путь нашего 16 танкового корпуса. Через какое-то время мы подошли к Одеру, когда тоже по какой-то причине остановились на дороге. Я уже был на танке ИС.
- На ИС-1?
- Нет, ИС-2 со152-миллиметровой пушкой. ИС-1 не было уже тогда. И вот, помню, мы на танке и командир взвода Ковригин (он нами как-то и не командовал вообще) сидит вот так, о башню опёрся спиной. А передний танк без автоматчиков, «тридцатьчетвёрка» с «соткой» пушкой, белая машина. Наша машина уже какая-то облезлая была. Навстречу едет командир бригады. Мы – на самой дороге, а он – в уровень с нами по нижней дороге едет (не по шоссе, а по полю) и встречается с бронетранспортёром разведки, в котором сидят два раненных человека, обмотаны бинтами. Они стали докладывать, что, мол, там немцы, их обстреляли; мы, дескать, приняли бой, постреляли, но с немцами ничего сделать не могли. Тогда командир бригады, а он с палкой ходил, подходит к «тридцатьчетвёрке» и палкой постучит по броне. Высунулся командир танка, и командир нашего танка: «Либо взять в плен, либо - уничтожить! Двум машинам!» Ну, мы помчались! Дорога, поворот дороги налево. Проехали этот поворот и внизу увидели деревню. И вот, не доходя деревни, метров пятьсот от нас, в нашу сторону продвигается цепь немцев. А «тридцатьчетвёрка», шедшая первой машиной, свернула налево и помчалась по шоссе. Потом я её увидел уже на той стороне. Наш командир машины, лейтенант, увидел этих немцев, прицелился, и как шарахнул из 152-миллиметровой пушки! Залп такой, что мы все очумели. Когда танк стреляет, если сидишь на броне…
- Очумеешь тут, тем более из такого калибра!
- Немцы - назад и шарахнулись куда-то. И вот, что бы ему спуститься, ведь хороший спуск был к деревне, горушка пустая - нет! Вернулся и по шоссе свернул налево, а дорога шла в выемке: с одной стороны откос, с другой стороны откос. Дорога обсажена толстенными деревьями. И вот, как только мы в эту выемку влетели, немцы с обеих сторон открыли огонь из автоматов. Все ребята наши свалились, двое спрыгнули. А я вот так лежал с левого борта и бил, и бил, и бил, и бил из своего автомата по левому откосу. Один магазин, второй… Бил, чтоб не высовывались, чтоб они не могли стрелять. И вот, двое ребят спрыгнули на дорогу, струсили, наверное, не знаю, и упали - немцы их расстреляли. Одного парня сразили зажигательной пулей - у нас не шинели были, а бушлаты ватные, - на нём бушлат загорелся. Он ещё ранен был. Бушлат загорелся, и он упал горящим комком. А командир взвода достал пистолет, сидит и стреляет из него, но в такой ситуации пистолет – что это? Так… Тут дорога сделала поворот.
- А танк при этом едет?
- Ну, это всё секунды, всё в движении! Это рассказывать долго. Во-первых, «фауст» шарахнул по лобовой броне.Но не взял.
- Нет, танк продолжает ехать. Вторым «фаустом» шарахнули сверху, буквально у меня в ногах. Сразу удар, ноги отнялись, думаю, что всё, ноги перешибло. Мы остались только вдвоём на броне – я лежу, и командир взвода из своего пистолета стреляет. Машина идёт. Я ногами подёргал – нет, ноги работают. А ни одно ранение никогда сразу не болит. Не больно – шок. Ты боль не чувствуешь, чувствуешь другое совсем.
- Чувствуешь воздействие, боль ещё не пришла.
- Да, потом… И машина ударяет в дерево; дерево, как спичка, ломается, падает на танк и своим стволом командира взвода прижимает к броне и раздавливает. Это тоже происходит всё в мгновение. Как я успел, когда это дерево падало, уцепился за скобу?! Дерево упало, а танк из-под дерева выехал. Меня ободрало, бушлат разодрало на спине, гимнастёрку, одна нижняя рубашка осталась, и то разорванная до пояса.
Наконец, выскочили. С одной стороны поле, горушка там какая-то, по этому полю идут-бредут солдаты с автоматами, но не кучей идут, а один - там, другой - там… В общем, отступают. С другой стороны деревня, палисаднички… И вот ещё почувствовал в этой деревне: смотрю - кружочек, ствол винтовки. Тоже – миг. Как только мы в эту деревню въехали, командир танка вдруг открывает люк и по пояс высовывается. Выстрел! И он свесился. Пуля ему попала прям в лоб. Так мы с ним в таком положении и проехали деревню.
Проехали какое-то там расстояние. А немцы всё идут, много их, только не кучами, а по одиночке, видать, очень усталые, потому что еле ногами шевелят, и автоматы не на пузе держат, как в боевом положении, а у кого на плече висит, кто в руке просто держит. За деревней начался лес, въезжаем на горку – лес. Въехали в этот лес. Шоссе идёт. Водитель вдруг сворачивает налево на небольшую просеку, останавливает машину, вылезает. Я говорю: «Чего?» - «А у меня горючее кончилось».
- Всё одно к одному.
- Я на танке. У меня кровь идёт, я уже почувствовал, что что-то там больно, но не разуваться не стал. Лейтенанта вытащили из башни, положили на машину рядом со мной, прикрыли. Всё. И осталось, оказывается, всего два снаряда в танке!
- Горючего нет, десантников нет, командира нет…
- Горючего нет, десантник один полудохлый остался и всего два снаряда…
Переночевали. Еда какая-то у кого-то нашлась. Мне, например, есть совершенно не хотелось. А на танке бочонок спирта, полтора ведра.
- Ничего себе!
- А бочонок с художественной обивкой, деревянный, с кованой окантовкой, красивый, с краном, красивой такой крышкой с точёной ручкой. Ребята как трофей забрали. Вот мы с ним и ездили…
Еще день пробыли. Ждём. Кто решение будет принимать? Командиров нет - водитель, стрелок-радист и наводчик. А ведь в танке четыре человека, осталось трое, я - четвёртый, А я - никто.
- А связи нет? Рация?
- А связи нет, рации давно уже все вышли из строя. И только на третий день мы услышали шум танковых моторов и сначала решили, что это немцы отступают. Наш водитель никуда не отходил от танка. Завести двигатель и метров двести-триста он проехать мог бы. Но одного из артиллеристов мы послали вперёд. Он бежит, орёт: «Наши, наши!» Тогда уже пошёл водитель, когда этот же парень вернулся. Оказалось, что эти танки были из 17-ой танковой бригады. Получилось, что мы отклонились.
- Поскольку вы были внутри наступления, они вас и нашли.
- Нас заправили. Мы догнали своих, меня перегрузили в «летучку».
- Вы лежали всё это время?
- Да, но я мог ходить. Да, ещё там, по-моему, двое раненных было, которые тоже лежали. И мы ещё в «летучке» три дня ездили, которая пробивалась с танком - кому-то что-то надо было подвезти, потому что далеко ушли от тылов и от своих. Наконец, нас привезли в какую-то деревню что ли, я даже не знаю, в какое-то здание, как клуб. Это полевой госпиталь, наверное, был. Короче говоря, меня положили на сцену, где стояли койки. И тут уже и больно стало, и поднялась температура. А ведь когда в госпиталь прибываешь (хоть в такой стационар, хоть во временный), всё равно тебя одевают, дают бельё, одеяло, простынь… У меня уже началась газовая гангрена: температура, нога вот такая вот! А что случилось – осколок. Когда "фауст” в ногах взорвался, осколок пробил подошву, пробил основание большого пальца и выскочил наружу.
- То есть – навылет.
- Да, насквозь пробил. А, кроме того, вытащили 30 мелких осколков из ног.
- Уже из обеих ног?
- Да. У меня до сих пор вот тут шрамы.
- Осколки все вытащили?
- После войны даже ещё выходили мелкие, мелкие-мелкие. Почешется…
И вот тут вопрос: ногу оттяпают - и всё! Лечение-то… я же знаю, лежал в госпиталях. Знаю, что такое газовая гангрена: гниёт человек заживо. Нога синяя, багровая, распухшая и пульсирует боль.
- А такт работающему сердцу.
- И пульсирует. Хоть волком вой. И вот хирург, к которому я попал и который доставал осколки и меня лечит, вечером - я уже никакой - забрал меня к себе в кабинет. У него там какой-то кабинетик был. Медсестра притащила подушку, одеяло, положила меня на эту кушетку, он сделал мне укол во второй половине дня, к вечеру уже, и каких-то таблеток дал, что б я проглотил. Я не помню, конечно, сколько их там было – две, три. Наверное, он дал таблетки какие-нибудь успокаивающие. Я до того намученный был всякими этими переездами и болью, что заснул. А утром солнце прям в глаза и первая мысль, конечно: «Как нога?» Пошевелил – не болит, двинул – не болит, так согнул – не болит. А боюсь! Шевелить боюсь, - а вдруг сейчас заболит: вдруг я пошевелю, и она заболит так же. И вот сколько-то там минут я исследовал это.
Входит врач, весёлый такой: «Ну как?» Я говорю (шёпотом): «Не болит!». Он позвал медсестру, повязку сняли: всё чёрно, красно. Знаете, я вот много имел дело с оформлением лозунгов. Когда много работаешь, тряпка от лозунга становится вся грязной, переливается чёрным цветом, красным. Вот точно такой же, как эта тряпка, стала моя нога и, причём, запах такой отвратительный. Смотрю, нога-то была распухшая, сине-багрового цвета, как надутая, а тут она похудела и даже сморщилась, кожа сморщилась, знаете, когда долго находится в воде. И вся она грязная. Сестра всё реванолем обмыла, очистила, и так спокойно стало, хорошо! Всё, меня отправили во второй госпиталь, в третий. Врач, оказывается, (потом уже мне сказал), сделал укол пенициллина, один единственный, прям – туда. А один грамм пенициллина тогда стоил один грамм золота, и им лечили высших офицеров. То ли он меня тогда пожалел?.. Но я помню, что его звали Николаем, Николем Николаевичем и родом он из Новосибирска. Я его вспоминаю всегда добрым словом. Он был намного старше меня...
И всё, наконец, меня довезли до Торна, и там я долечивался.
- А кроме укола он больше ничего не делал?
- Ну, сначала, когда я прибыл, он меня осмотрел.
- Это понятно. Потом вытащил осколки и, больше не оперировал?
- Забинтовали ногу - и всё. Нечего было оперировать.
- Этого оказалось достаточно, чтобы нога стала заживать.
- Да, но только появилась аллергия к пенициллину, о чём я узнал уже будучи на гражданке. Пенициллин не переношу совершенно! Но вот, в Торне я и лежал и Победу в Торне встречал. А поскольку я не считал, что долго буду тут лежать, - я переезжал из госпиталя в госпиталь, Торн - это было четвёртое место, где я лечился, - домой я не писал ничего. Мать с ума сходила. И уже написал ей, когда попал в запасной полк, вернулся в Германию, - тогда только ей написал! Написал, что «нахожусь в запасном полку, долго тут не буду», и поэтому, чтоб она мне не писала. И в этом запасном полку я встретил нашего командира танкового батальона, который был ранен раньше. У него как получилось: на «тридцатьчервёрке» «сотке» водитель начал разворачивать башню, пушка зацепилась за дом и её надо было освободить, чтобы башня могла прокрутиться. Кто там оказался виноват - трудно сказать, но ему казёнником сломало таз. Причём, представляете: жмёт, жмёт, жмёт и – хрум! Но «починили» его, этого капитана. Ой, обрадовался! Мы же с отделением обслуживали его танковый батальон, поэтому я его знал. Когда его в «летучке» в госпиталь отправляли, в этот момент немцы эвакуировали обоз, эвакуировались, быть может, какие-то крупные магазины что ли. В одной повозке – большая двуконная повозка с брезентом – там обувь, во второй повозке – какая-то материя в тюках.
- Короче, добро своё везли.
- Личного добра в таком количества не может быть - это какой-то магазин. Одним словом, мы этому капитану в простынь наложили обуви и несколько тюков материи – капитан, пропивай!
Чтобы было на что гулять!
- Как он всем этим распорядился, я у него, конечно, не спрашивал. Во всяком случае – вот так. Он мне предложил идти к нему ординарцем. Я говорю: «Я войну заканчиваю, не был ординарцем, а теперь и вовсе!» - «Да ты ничего делать не будешь, у меня есть ординарец, просто будешь со мной жить». - «Не устраивает меня это». - «Тогда писарем в штаб». Я говорю: «Тем более». - «Эх, если б ты, - говорит, - рисовать умел, нам так художник нужен!». Я говорю: «Это - пойдёт!» Будучи заместителем командира полка по строевой части, он тут же вызывал замполита, который отвечал за оформление, за наглядную агитацию - такой хороший майор, такой добрый, - притом, совершенно гражданское лицо. И разрешил пройти по всем подразделениям, найти, кто ещё умеет рисовать. Нам дали помещение, ставшее нашей художественной мастерской.
- О чём Вы уже рассказывали… Вот таким было Ваше третье ранение и, к счастью, последнее.
- Да, так всё кончилось на этом.

Светлана Мута

  • ПО "ПОБЕДА"
  • Полковник
  • ***
  • Сообщений: 1379
1 гв Донской ТК Солдаты Полка,воспоминания Ветеранов
Кано Михаил Матусович
43-й Отдельный гвардейский минометный дивизион
http://iremember.ru/artilleristi/kano-mikhail-matusovich.html

…Пока в конце 1943 года наш дивизион не передали в 1-й гвардейский Донской танковый корпус Панова, то кормились мы довольно скудно и однообразно, в основном - гороховый суп из брикетов. Нашим старшиной был толковый мужик, бывший директор гастронома из Горькова Пономарев, но «из топора каши не сваришь».
Хлеб мы получали по фронтовой норме, иногда давали сухари.
Офицерские доппайки состояли из пачки махорки и пачки печенья, редко давали масло, но я не помню, чтобы офицеры получали консервы или что-нибудь еще в доппайке.
Г.К. - На каких установках довелось воевать?
М.К. - Всю войну только на БМ-13. В конце сорок третьего года мы получили новые установки на базе «студебеккеров» с бронированной кабиной.
Г.К. - Приходилось ли вести огонь из «катюш» прямой наводкой?
М.К. - Да. За один такой бой я получил орден Отечественной Войны.
Летом сорок четвертого года под Бобруйском немцы вырвались из кольца окружения и шли на Борисов. Утром мы продвигались вперед, и в тумане, на параллельной дороге, заметили какую-то непонятную сплошную серую массу. Посмотрел в бинокль - а это колонна немцев идет: пехота, машины, танки, самоходки. Сразу приказал своим: «Колеса в кювет!», машины съехали с дороги, и направляющие оказались над уровнем поверхности. Врезали по колонне, в самую гущу. В ответ открыли огонь самоходки, но сразу за нами шел танковый батальон Т-34, который и завершил разгром немецкой колонны.
Г.К. - Вы прошли в одном дивизионе все три года войны, начав свой боевой путь с должности командира взвода, в дальнейшем занимали должности командира батареи, командира и начштаба Вашего 43-го ОГМД.
Какие потери в личном составе и в материальной части понес дивизион за войну?
М.К. - Матчасть мы теряли нечасто. Помню, как две установки на моей батарее были повреждены при бомбежке, а одна подорвалась на мине рядом со станцией Локня.
От контрбатарейного немецкого артогня изредка мы тоже теряли установки.
Большая часть личного состава дивизиона выжила на войне, например, из тех кто воевал в 43-м ОГМД зимой сорок второго под Старой Руссой, до конца боев весной сорок пятого осталось примерно процентов шестьдесят-семьдесят.
Помню многих, из тех, кто погиб из моей батареи. Был у меня связист Зинченко, его тяжело ранило, но он, умирая, продолжал из последних сил руками держать концы перебитого осколками провода, давая связь на огневые.
Помню солдата Коробкина, двухметрового гиганта, который терял рассудок во время бомбежек. Все на батарее об этом знали, и во время бомбежки товарищи держали его за руки и за ноги. Но один раз не смогли удержать, и, обезумевший от воя падающих бомб, Коробкин вырвался из рук, выскочил из укрытия и был сражен осколками авиабомбы. Под Гданьском дивизион вывел «катюши» на берег моря, приготовился дать залп по стоящим на рейде немецким кораблям, и в это мгновение нас по ошибке стали бомбить свои пикировщики ПЕ-2. Погибло несколько бойцов....
Летом 1944 года выходящие из Бобруйского окружения немцы напали на штаб дивизиона, был смертельно ранен начальник штаба капитан Ткачев, убиты три солдата и тяжело ранен заместитель начальника штаба старший лейтенант Иосиф Гежис.
Когда в ноябре 1944 годя я принял командованием дивизионом от подполковника Волкова , то вместо меня на должность начальника штаба дивизиона пришел хороший парень, капитан Кадыгроб, который уже был семь (!) раз ранен на фронте.
В один из дней меня срочно вызвал к себе начальник артиллерии 1-го гв. ТК полковник Кукин, и Кадыгробу пришлось заменить меня , пойти вместо меня на передовой НП . Шальным снарядом Кадыгроб был убит на ПНП.
И мой непосредственный командир, начарт танкового корпуса полковник Кукин не дожил до конца войны. Под Варшавой я вел колонну дивизиона вперед, меня остановил Кукин, мы сверили с ним карты и маршрут, он поехал дальше, а я продолжил вести 43-й ОГМД прямо на запад, но тут заметил, что перед нами чужие следы и остановил движение. А полковник Кукин на своем «виллисе» по ошибке заехал к немцам и был убит. Когда нашли его тело, то увидели, как с гимнастерки убитого полковника немцы с мясом срезали все ордена...
Смерть не разбирала, кто рядовой, кто полковник, кто гвардейский минометчик, а кто танкист, прибирала всех подряд, кто ей под косу подварачивался.
Но в 1- гв. Донской ТК самые страшные потери были у танкистов. Просто - страшные...
И постоянно видеть на поле боя наши горящие танки... - жуткая картина.
Один раз попали под бомбежку, спасаясь от осколков, кинулись под стоящий рядом танк, под днище, и тут танк стал заводить мотор, мы стали вылезать из-под танка, а один из нас замешкался, и начавший движение танк раздавил его гусеницами, половина тела целая, остальное « в фарш»... Такое захочешь забыть - все равно не сможешь...
Были еще потери в результате трагических проишествий, не связанных с боевой обстановкой. У меня на батарее четыре водителя установок были москвичами с одного завода: Махов, Андропов и еще два человека, фамилии которых уже не помню. Они как-то вчетвером выпили антифриз и умерли, отравившись этим «пойлом»...
Г.К. - Какие силы имел 1-й гв. ТК?
М.К. - В него входили три танковые бригады (15-16-17 гвардейские танковые бригады), одна мотострелковая бригада (1-я гв. МСБр), полк ТСАП (самоходные установки САУ-152) , отдельный минометный полк (120-мм минометы), полк ИПТАП (пятибатарейного состава), отдельный зенитный дивизион, и наш 43-й дивизион «катюш». Командовал корпусом генерал Панов, прекрасный командир, умный и порядочный человек. Мне часто приходилось с ним общаться, поскольку только он или полковник Кукин ставили задачу нашему дивизиону. Панов тщательно готовил корпус к каждой операции, на ящиках с песком, макетах территории, на которой нам предстояло действовать, командиры бригад и отдельных подразделений под руководством Панова отрабатывали взаимодействие между своими частями. Обычно корпус выбивало после двух недель непрерывных боевых действий и нас отводили в тыл на пополнение.
Г.К. - Перевод с СЗФ в состав танкового корпуса был для Вас неожиданным?
М.К. - В армии о таких переводах никто заранее не сообщает.
Это произошло в октябре 1943 года. Мне командир дивизиона подполковник Волков приказал взять группу водителей и техников, и отбыть в Москву за новой техникой.
Здесь же я должен был получить орден Красной Звезды. В комендатуре Москвы мне выдали пропуск в Кремль и предписали прибыть на следующий день в определенный час на вручение наград. На входе в Кремль офицер-пограничник проверил мои документы, сверил со списком приглашенных на церемонию вручения, мне показали, где будет происходить церемония, и из рук Михаила Ивановича Калинина я получил свой первый орден. Еще через сутки, получив новую технику, мы поехали назад на СЗФ, ... и не застали там свой дивизион. Его уже передали в состав 1-го гв. ТК.
Все произошло для нас внезапно.
Г.К. - Свою семью тогда успели повидать?
М.К. - Мать с младшими братьями еще была в эвакуации в Молотове, а отец служил в армии. Отец 18-го октября сорок первого года, на следующий день после «московской паники», добровольно ушел в ополчение, и пришлось ему воевать на Волховском фронте во 2-й Ударной Армии генерала Власова, но отец был ранен еще до окружения армии и вывезен в тыл, и так, случайно остался в живых, не разделив горькую участь остальных бойцов Второй Ударной.
Г.К. - Танковый корпус идет в прорыв, вероятность оказаться в окружении довольна высока. Что предпринималось в дивизионе, для того чтобы исключить возможность попадания реактивных установок в руки врага в случае окружения?
М.К. - В сорок втором году под каждой установкой размещали ящик с толом для подрыва установок в случае явной опасности захвата. Потом приказали ящики с установок убрать. Взрыватели в снаряды в снаряды обычно вкручивали прямо перед залпом. Но если бы пришлось уничтожить установки в безвыходной ситуации, мы бы успели это сделать, любой ценой...
За всю войну пришлось только один раз оказаться в окружении. В конце сорок третьего года шли жесточайшие бои на линии Речица-Калинковичи. Ночью мы заняли позиции для залпа, вышли на огневую. И тут со всех сторон шум немецких танковых моторов, нас обошли, мы оказались в полном окружении. Отводить батарею я не имел права без команды старшего начальника, действовал по приказу №227. Мы до утра ждали сигнала на залп, и, после него, только волею случая удалось выскочить из окружения.
Г.К. - Что из себя представлял дивизионный «взвод охраны»?
М.К. - Это был взвод ПТР и командовал им лейтенант Моисеев. Подобные взвода в отдельных минометных дивизионах были упразднены в сорок четвертом году и Моисеев со своими пэтээровцами ушел в пехоту. Но и у нас Моисееву представилась возможность отличиться и честно заслужить боевой орден. Как-то над передовой на малой высоте кружил немецкий самолет - разведчик, «рама». Моисеев поставил ПТР на пенек и подловил «раму». Точное попадание, «рама» сорвалась в пике и разбилась прямо перед нами. Сразу со всех сторон потянулись зенитчики: «Товарищ капитан, подпишите акт, что это мы сбили». Никому ничего не подписал, а Моисеева сразу представил к ордену Отечественной Войны за сбитый самолет, и этот орден он вскоре получил.
Г.К. - Были случаи, что «взводу охраны» приходилось вступать в бой?
М.К. - Был даже случай, что весь дивизион вступил в бой. Под Минском колонну дивизиона прямо из леса атаковали немцы, их было примерно с роту. Автоматным огнем атака была отбита... Обычно такое происходило только в последний год войны, когда мы нарывались на блуждающие группы немецких «окруженцев», идущих к линии фронта на прорыв к своим. Там же в Белоруссии, пошел выбирать огневую позицию для дивизиона. Трава высокая, и вдруг, совершенно неожиданно прямо передо мной из травы поднимается немецкий офицер и в упор стреляет в меня из пистолета. Но немец промазал, и мой ординарец сразу «срезал» его автоматной очередью...
Г.К. - В дивизионе были случаи, когда в силу неясности обстановки или трагического стечения обстоятельств «катюши» давали залп по своим боевым порядкам?
М.К. - Был один такой эпизод, но здесь дивизион открыл огонь по приказу командира корпуса. Под Данцигом четверть снарядов дивизионного залпа легла на территории занятой нашими частями, но никого не задело.
Немцы перешли в контратаку, ворвались на позиции мотострелков, и Панов приказал мне дать залп. Я предупредил комкора, что заденем своих, но он потвердил свой устный приказ. Я все равно добавил 200-300 метров в расчетах и отдал команду дивизиону на залп. Залп был дан с учетом рассеивания снарядов по оси, чем ближе ты стреляешь, тем больше рассеивание по дальности. Через несколько часов я уже был на допросе у прокурора корпуса майора Тартаковского, показал ему все расчеты по таблицам и по карте перед открытием огня, и добавил, что комкор был предупрежден. Тартаковский сразу пошел к генералу, и комкор Панов, порядочный человек, сказал ему: «Это был мой личный приказ, немцы уже были в нашей обороне». И потом выяснилось, что действительно, никого из своих не задели, когда дивизион нанес огневой удар, то наших на том участке уже не было, все, кто был жив к тому времени, отошли на другие позиции.

Светлана Мута

  • ПО "ПОБЕДА"
  • Полковник
  • ***
  • Сообщений: 1379
1 гв Донской ТК Солдаты Полка,воспоминания Ветеранов ПРОДОЛЖЕНИЕ
Кано Михаил Матусович
43-й Отдельный гвардейский минометный дивизион
http://iremember.ru/artilleristi/kano-mikhail-matusovich.html
http://www.km.ru/news/m_m_kano_k_vlasovczam_u_nas_byla
Г.К. - Какие свои залпы Вы считаете самыми удачными?
М.К. - На Нареве наш танковый корпус придали 65-й Армии. Одна немецкая батарея постоянно обстреливала переправу через реку и эту батарею разведчики не могли обнаружить. Мне удалось с ПНП засечь ее и огнем дивизиона уничтожить. Установки находились на правом берегу, а я с артразведчиками и связистами на плацдарме.
Там же, на Нареве, огнем дивизиона удалось сорвать немецкую контратаку.
Засек скопление пехоты и немецких танков, две колонны, изготовившиеся к броску вперед. Рассчитал данные для стрельбы, передал их за реку на огневые и двумя залпами мы «похоронили» контратакующих. Наш огневой налет оказался настолько эффективным, что за эти залпы мне вскоре был вручен орден Боевого Красного Знамени.
Г.К. - Какие средства связи и наблюдения имел дивизион ГМ на передовом ПНП и на огневых позициях?
М.К. - Рацию РБМ в штабе дивизиона и две рации 6-ПК (которые прозвали «шесть ПэКа - молчит пока») на передовом ПНП, но в основном пользовались телефонной связью . На ПНП мы обязательно имели стереотрубу и буссоль.
Г.К. - Немецкие реактивные минометы сильно уступали в мощности огневого удара нашим «катюшам»?
М.К. - Немецкие минометы, «скрипухи», имели больший калибр и били более кучно.
Г.К. - У меня вопрос по штатной и структурной организации отдельного дивизиона гвардейских минометов. Сколько личного состава имели батарея и сам дивизион?
Какие подразведления входили в дивизион и кто ими командовал?
Сколько человек служило в штабе дивизиона?
М.К. - Батарея «катюш» состояла из двух огневых взводов и взвода управления (иногда это было только одно отделение: связисты, и артразведчики), хозяйственного отделения во главе со старшиной, артмастер, санинструктор - это обычно 45-50 человек личного состава. В батарейном взводе (или в отделении) управления было три артразведчика, два вычислителя, помковзвода и шофер машины ГАЗ-2А, на которой «управленцы» передвигались. Численность огневого взвода обычно была 16 человек, на каждую установку был положен командир, его заместитель, шофер с помощником и четыре орудийных номера. Был во взводе еще шофер с машиной для подвозки боеприпасов.
А отдельный дивизион ГМ по штату имел 19 офицеров, 68 сержантов и 100 рядовых.
Дивизионом командовал подполковник Волков, после него я, но потом на должность командира 43-го ОГМД прибыл Дмитрий Нилович Орлов, назначенный к нам с понижением с должности командира отдельного гвардейского минометного полка.
У него в полку офицеры по пьянке застрелили «особиста», и Орлов «попал под раздачу». После его прибытия я вернулся на должность начштаба дивизиона.
Замполитом у нас был бывший торговый работник, майор Семен Петрович Миронов, который всю войну «сидел тихо», никуда не лез и, вроде, доносы не строчил. Молча занимался своими партийными делами. Парторгом дивизиона был уважаемый всеми капитан Рязанов, он всегда во время залпов находился на огневых позициях.
ПНШ - по разведке был старший лейтенант Грязнов, я всегда брал его с собой на НП, но как артразведчик он был средних качеств. Вторым помощником начальника штаба дивизиона был лейтенант Юдин, заменивший тяжелораненого Гежиса.
Заместителем командира по тылу (помощником по материальному обеспечению) был майор Мурга, после войны ставший генералом и служивший в МВО.
Начальник связи - лейтенант Воронов. Начальник артвооружения (артмастерских) лейтенант Антонов. Начфин дивизиона - Каптур Сергей Михайлович.
Начальник химслужбы дивизиона - пожилой москвич Тарасов, все его называли Слава.
Своего «особиста» у нас в дивизиона не было, только из корпуса иногда приезжал «куратор» - «смершевец». В штабе дивизиона по штату еще полагалось три писаря, одним из них был старший сержант Кузнецов, в хозчасти служило 6 человек, и был еще автотехник. Транспортный взвод дивизиона - 18 водителей и автомехаников, командовал этим взводом Николай Васильевич Поздов. Было также отделение по подвозу ГСМ из пяти человек и еще семеро рядовых и сержантов служило в артмастерских. Санслужба дивизиона - в общей сложности пять человек, во главе с фельдшером. Хозяйственное отделение имело пять машин: пять шоферов и пять помощников водителей. Взвод связи дивизиона - обычно это 10-15 человек, отделение телефонистов и отделение радиосвязи. Взвод управления дивизиона: шесть человек в отделении артразведки (разведчики-наблюдатели) и отделение вычислителей из четырех человек, которыми командовал москвич Александр Грищенко.
В принципе, это все, что я могу ответить по вашему вопросу.
Г.К. - Вы сказали, что у Вас в дивизионе из-за нехватки офицеров огневыми взводами командовали бывшие сержанты. Почему такое происходило? Ведь артиллерийских офицеров во фронтовых резервах всегда было с избытком.
М.К. - Я фронтовые резервы не посещал, и что там происходило мне не ведомо, но факт остается фактом, у нас сержанты получали прямо в дивизионе офицерские звания и становились командирами подразделений. Командиром бывшей моей первой батареи в конце войны стал Александр Хрулев, начинавший службу в дивизионе с должности помкомвзвода. Командиром огневого взвода стал Аверин, а транспортного Поздов, оба также бывшие сержанты 43-гоОГМД, и офицерские погоны я вручал им лично.
Г.К. - Каким был национальный состав дивизиона?
М.К. - В основном только русские по национальности красноармейцы и офицеры.
Среди офицеров было несколько «восточных украинцев». На пополнение нам присылали только славян, и было еще человек пять поволжских татар. Евреев в дивизионе было всего 4 человека: я, выбывший по тяжелому ранению старший лейтенант Гежис, и два сержанта во взводе связи.
Г.К. - Иногда «современные историки» высказывают мнение, что эффект от применения реактивной артиллерии был меньше, чем описывают в мемуарах, мол, из-за большого рассеивания снарядов «катюши» не могли полностью накрыть участок немецкой обороны и так далее, в таком же духе. Как относиться к подобным заявлениям?
М.К. - Это полная чушь, так к этому и надо относиться. В советской артиллерии в годы войны не было более эффективного оружия, чем «катюши». Конечно, современные системы «залпового огня» более эффективны, но в то время на «катюши» пехота чуть ли не молилась. Особенно был важен психологический фактор, там, где появлялись «катюши», пехота сразу поднимала голову и шла в атаку. Для нас, гвардейских минометчиков война на «катюшах » была обыденной работой, а для любого «постороннего» первая встреча с «катюшами» оказывалась немалым потрясением.
Тут даже не о немцах речь. Помню, как на СЗФ, под Холм, приехал с подарками от монгольского народа маршал Монголии Чойболсан. Привез нам мешки с грецкими орехами, тулупы, маршал лично раздавал меховые кожанные куртки в подарок офицерам. Все это происходило на запасной огневой позиции батареи. Меня, сопровождающие монголов старшие офицеры, спрашивают: «У тебя цели есть?» - «Две немецких батареи держу на мушке» - «Залп дашь?» - «Если начальство не возражает» - «Это мы сейчас уладим». Дали залп,... так несколько человек из окружения маршала Чойболсана от потрясения и удивления на снег сели и долго не могли подняться...
Г.К. - Каким было отношение бойцов дивизиона к «власовцам»?
М.К. - Только ненависть. Никого из нас тогда не интересовали причины, почему бывший красноармеец стал служить немцам, по идейным ли соображениям, или что б в лагере военнопленых с голоду не помереть... «Власовцы» в плен редко сдавались, и если где-нибудь мы наталкивались на сильное сопротивление противника, то это означало, что против нас немцы поставили «власовскую часть»... Один раз, уже в 1-м гв. ТК, я стал свидетелем одного эпизода, который в немалой степени отражает трагедию войны.
Под конвоем мимо нас вели колонну взятых в плен « власовцев». Один из танкистов сел за рычаги Т-34 и врезался в эту колонну, стал давить, кого успел. Танкиста потом отдали по трибунал...
Г.К. - Где 43-й отдельный гвардейский минометный дивизион заканчивал свой боевой путь?
М.К. - 19/1/1945 в составе танкового корпуса наш дивизион ушел в прорыв и участвовал в захвате города Плоньск. В конце марта мы вели бои в Сопоте и Данциге, где нашим танкистам пришлось хуже, чем кому-либо. Эсэсовцы из подвалов жгли танки «фаустпатронами», а наши штурмовые группы из саперов и огнеметчиков «выкуривали» немцев из подвалов и подземных коммуникаций. Дальше мы двинулись вглубь Германии, на Тухель, Картхауз, шли на Штеттин, переправились через широкий Одер и в районе города Варин соединились с союзниками, после чего нас отвели в Росток.
Вообще, после Данцига у нас серьезных боев уже не было...
Г.К. - Где служили после войны?
М.К. - После войны наш 1-й гв. ТК скадрировали в дивизию. Меня генерал-лейтенант артиллерии Пласков направил на учебу в Военную Артиллерийскую Академию имени Дзержинского в Москву, которую я закончил в 1952 году. Почти весь наш курс получил назначение в войска стратегического назначения, а меня, в числе других «космополитов», раскидали по «медвежьим углам». Прибыл в Зак ВО, на должность начальника штаба корпусного артполка, а мне говорят, что произошла ошибка, что эта дожность уже занята. Отправили меня к турецкой границе, в Ахалкалаки, где я продолжил службу в должности заместителя командира полка УРа по артиллерии.
В 1959 году стал полковником, долгое время командовал 29-й гвардейским горным артполком, а закончил свою службу в 1975 году, будучи командующим артиллерией мотострелковой дивизии.
« Последнее редактирование: 08 08 2013, 10:43:46 от Светлана Мута »

Светлана Мута

  • ПО "ПОБЕДА"
  • Полковник
  • ***
  • Сообщений: 1379
1 гв Донской ТК Солдаты Полка,воспоминания Ветеранов
Поляков Юрий Николаевич
1888 отдельный полк самоходной артиллерии
http://iremember.ru/samokhodchiki/polyakov-uriy-nikolaevich.html
Призвали меня в ноябре 43-го года из Ленинграда. Попал я в Чувашию, город Цивильск, в роту снайперов. Учился на снайпера. Проучился 5 месяцев и в конце апреля 44-го меня отправили на фронт. Всего-то два раза и стреляли из винтовки.
Попал в 120 гвардейскую стрелковую дивизию автоматчиком - не было винтовок. Потом только уже появились они у нас. В конце июля получил винтовку и полтора месяца провоевал снайпером. Уничтожил 13 немцев. Уже позже попал под артналет - засекли немцы. Как бритвой срезало прицел. Сам уцелел. Перевели командиром отделения противотанковых ружей до октября. Десятого октября мы расширяли плацдарм на Нареве. Неудачно наступление началось и нас загнали в противотанковый ров. Минометным огнем рассекли наступающих на две с половиной части. Разрывы двигались и мы от разрывов уходили. А там был глубокий противотанковый ров, наполненный водой. Прыгнули, а я то ростом маленький - вода по горло. Мы в шинелях были, идти неудобно. По рву прошли, выбрались все-таки на сухое место. Прошли метров сто и танки немецкие подошли. Метрах в пятнадцати остановились. Нас не видели - мы же во рву. Стрелять надо. Подсадил меня второй номер. Поддержал - отдача-то у ружья сумасшедшая. Я выстрелил и с первого выстрела танк загорелся. Люки не открылись. Немецкие танки ведь бензиновые были все. Взорвался видимо. Это вроде Т-III был. Целился я во второй, поддерживающий ролик, от кормы. ПТР пробивал броню 40 мм. Меня сбросило отдачей, конечно. Подобрали меня и прошли мы еще дальше по рву. Ну, тут вдохновение такое нашло. Танки в стороне проходили немецкие и стал я по ним стрелять. Не боялся совсем, а сбоку из автоматов немцы ударили. Меня сдернули, я обратно спрятался.
14 октября снова пошли в наступление. От моего отделения ПТР остался я, одно ружье и еще человек. Мы оба вместе держались. Побежали, а немцы, видно, засекли. Вторая мина уже попала - разорвалась, в нескольких метрах, впереди нас. Хорошие, видно, были минометчики. Я получил семь осколков - четыре в ноги, три в руку. А впереди меня бежал Гродек, западный белорус, так ему полчерепа снесло.
Попал я в госпиталь, а оттуда - в самоходную артиллерию. В госпитале с самоходчиком познакомился. Он меня и сагитировал. "Пойдем?" - спрашивает. Я отвечаю: "Пойдем". Я еще боялся, думал: не возьмут, а там с распростертыми объятиями приняли, заряжающим. Не хватало людей - экипажи выбивали моментально. Так и началась моя танковая эпопея.
Попал я тогда в 1888 отдельный полк самоходной артиллерии, 3 армия Горбатова. У нас в армии 3 полка было - 1812 (как мы называли, восемнадцать-двенадцать), 1888 и 1900. На корпус по одному полку для поддержки. Это было в конце ноября 44-го. Потом мы попеременно, по две батареи стояли в танковой засаде. От передовой недалеко, километра два или полтора. Выкопаны были капониры и сверху замаскированы под стог сена. В случае чего передняя крышка откидывалась, и можно было стрелять. Две батареи отдыхали, две несли дежурство. Это было в Польше, на Наревском плацдарме, севернее Рожан.
14 января 45-го началось наступление на Восточную Пруссию. Артподготовка была сильная. Туман, авиации не было, шли без всякого авиационного прикрытия. Метров 80 видимость, не больше - просто в темноту идешь. Редко-редко где пехота появится. Проскочили немного, слышим - стрельба. Счетверенные немецкие зенитки 20-миллиметровые, "эрликоны". Мы их "собаками" называли. Слышим - где-то за спиной, рядом. Повернули немного, видим - там полукапонир, в нем установки, амбразуры в нашу сторону. При случае их выкатывали и стреляли по воздуху. Ну, мы их подавили сразу. Мы поддерживали тогда штрафбат. Такие отчаянные ребята. Выползаем - лежит наша пехота. Мы спрашиваем: "Немцы далеко?" А они отвечают: "Да их и нету здесь". Мы поехали вперед, а они поднимаются и за нами следом. Метров 300 прошли мы, наверное, смотрим - в прицел-то хорошо видно - окопы, пулеметы немецкие МГ-34 на треногах стоят, их от нашего "дегтяря" отличить легко, и каски. Мы притормозили - немцы! Ну, назад. Тогда уже "фаусты" были. Сожгут же к черту. Стали мы отходить, а штрафники смеются. Им все равно. И вышли мы в аккурат на минное поле. К счастью, противопехотное. А грохотало-то под гусеницами - страх просто. Не знаешь, то ли на днище ложиться, не то наверх вылезать. Но проскочили.
15 января мы поддерживали 5 Орловскую дивизию, 556 полк полковника Качура. Мы двумя машинами выскочили - пехота лежит, лейтенанта убили. Подбегают, просят: "Ребята, поддержите огоньком!" Кроме штатных снарядов, что в кассетах, у нас навалом на днище под командирским сиденьем - наверное, штук 80 всего. Ну, мы все их и выпустили. И подкалиберные, и бронебойные - лишь бы стрелять, испугать немца. Пять штук только оставили. Пехота поднялась, взяла, что положено. Полковнику, видно, понравилось, нас представили к наградам. Я Звездочку получил за этот бой. Да, а медаль "За отвагу" я еще в пехоте получил.
Потом пошли мы дальше и 21 января вышли к границе Восточной Пруссии. 23 января наша машина вышла из строя. Потрепанные машины были, старые. Уже в Ортельсбурге, в Восточной Пруссии - первый крупный город, который мы взяли. Утащили на ПРБ, подремонтировали и в начале февраля опять на фронт. Приехали, а от нашего самоходного полка три машины осталось - все выжгли. Броня-то на нашей 76-миллиметровке слабенькая, 15 мм сбоку - всем пробивалась. Мы машину "Прощай, Родина!" называли. А еще "сучкой". Стали поддерживать пехоту. Прибегает майор и говорит: "Вот, видите три дома? Там немцы. Надо дома разбить". Пожалуйста. Десять минут - и все три дома вдребезги. Майор потом снова прибегает. "Вот там еще дом. Его тоже надо". Ну, мы по нему начали стрелять, а он не разваливается. Через некоторое время командир полка с палкой к нам бежит. Мол, по своим стреляете. Мы ему - так вот же, майор нам указывал. А майор сразу - я, мол, не туда указывал. Командир полка за палку - мода была тогда такая, с палками ходить - и на нашего лейтенанта. Лейтенант за пистолет: "Товарищ полковник, если ударите - вас застрелю и сам застрелюсь". Тот сразу утих. Короче говоря, то, что мы были представлены к орденам - наградные листы ликвидировали. За строптивость.
Пошли мы дальше воевать. Прошли мы тогда Алленштайн, Гутштадт. Стояли севернее деревни Петерсвальде, недалеко от того места, где Черняховского убили. Там были скотные дворы. Их по два-три раза в день пехота брала, её оттуда выбивали. В ночь на 25-е мы съездили заправились, пополнились снарядами, горючим и вернулись обратно. А 25-го приказали взять эти дворы. Уже 4 машины у нас было - с ПРБ пригнали подремонтированные. Сходили один раз в атаку - машину одну подбили. Мы вернулись обратно. Откуда там появились противотанковые средства - не знаю. До этого мы просто хулиганили - останавливались метрах в 600 от немецких траншей и что хотели, то и делали. Не было у немцев противотанковых орудий. А тут вдруг болванкой… Наводчик и заряжающий погибли. Пополнить некем - людей-то не было. Машины были, а людей не было. Зам по строю дивизии зовет комбата нашего. Говорит: "Взять скотные дворы!" Комбат говорит - мол, там что-то на прямой наводке. Ну, а тот у связника взял карабин: "Не пойдешь - пристрелю!" И мы пошли. Взяли эти скотные дворы. Остановились. Там так - дом, скотный двор, сарай и здоровое дерево. Мы возле дерева и встали. Другая машина справа, третья немножечко сзади. Прошло немного времени - приводят пленного немца. Здоровый такой рыжий парень. Пуля ему в кончик носа попала, в горбинку. Но ничего не сделала. Он на колени встал, просит - не убивайте, мол, цвай киндер у меня. Ну что, оставили его. Посадили, где котлы для варки мяса. Ну, и сидим. У меня шуба такая была, автомат. Вдруг командир кричит: "Танки!" Выскочили. Восемь самоходок немецких. Три "Фердинанда" и пять "штурмгешютцев" 75-миллиметровых. Ну, по "Феде"-то ударили мы двумя снарядами подкалиберными метров с 400. Рикошет. Не берет. Смотрим - разворачивается в нашу сторону. А был февраль месяц, тепло, пахота раскисла. Ползет танк или самоходка - так, как лодка, днищем по земле, еле-еле двигается. Ну, разворачивается он, видим - дело-то плохо. Мы - из машины. Он как ударит - попал в дерево. Дерево впереди нас упало. Он еще пару раз выстрелил наугад - дерево нас кроной прикрыло. Мы обратно в скотный двор. Я сижу с фрицем, а он наполовину по-русски, наполовину по-польски говорит. Слышу - двигатель у машины заработал. Я выглянул, смотрю - моя самоходка-то уходит. А я-то здесь. Я забегал, конечно. У стойла лежал парень, раненный в живот. Просит: "Добей меня!" Я отказался. И только к выходу - откуда-то сбоку ударили из пулемета разрывными. Кирпичная пыль только заклубилась. Я обратно. Дело-то, вижу, керосином пахнет. Я снял шубу, завернул в нее автомат, под солому спрятал. Думаю: "Надо уходить". Пистолет у меня был. Его - в руку. И самое интересное, что у меня сапоги были. Солдатам-то раньше ботинки с обмотками давали. А у меня трофейные сапоги офицерские. Нога у меня 38-го, а они - 43-го размера. Я там кучу портянок накрутил - попижонить-то охота. Молодой был, 18 лет. Выскочил я, а самоходки уже метрах в 100 от нас. Стали стрелять по мне. Межа там такая была, наполненная водой, я - в эту межу и пополз по-пластунски. На мое счастье, рядом, немного в стороне группа пехоты поднялась. Тоже стала уходить. Видят, что дело-то такое. Немцы огонь перенесли на них. Я ползу, потом чувствую - что-то не двигаюсь. А выполз на сухую землю, сапоги сползли, не оттолкнуться голенищем-то. Сбросил я сапоги и босиком как дал, в одних носках. А машина уже бугор перевалила. Догнал, говорю: "Ребята, что же вы меня бросили-то?". А в машине двое убитых пехотинцев. Они хотели за броней спрятаться. Не получилось. Выскочили мы за бугор. И немцы за бугор перевалили. И стали бить по нам метров с 400. Здесь уже без промаха. Но, видно, пушкари у них неважные были. Попало в левый борт, кассету с зарядами разворотило и один двигатель. Мы сидели под пушкой. Наводчику в живот попало. Ну, удар-то дай бог какой, когда по броне бьет болванкой. Выскочили. И Сеня, наводчик, тоже выскочил. И сразу упал. Перевернули, а у него живота-то нет. Живот ему совсем вывернуло - позвонки видно. В горячке, видать, выскочил. Механик обратно в машину. Один двигатель завелся. И поползли еле-еле. Я тоже прицепился, лег около пушки. А механик мне говорит: "Ты уходи, добьют же сейчас". Я спрыгнул с машины. А она еле ползет - километра два в час, наверное. К нашим, к огневым позициям артиллерии. Я только немного отбежал - ствол отбило у самоходки. Как раз где я сидел, около люка. Метров примерно 70 пробежал - удар в машину, сноп огня. Взорвалась она. Авиационный бензин был, Б-70. Механик оттуда вылетел просто, как ракета, весь в огне. А я уже в окопе спрятался. Он вскакивает, пистолет в руке, волос нету - все обгорело. Я хотел ему сказать: "Митя, давай сюда", потом на глаза его сумасшедшие посмотрел и понял - сейчас стрелять начнет. Я пригнулся, а он надо мной выстрелил.
Короче, всех сожгли, от полка ничего не осталось. Надо хотя бы на ноги что надеть - босиком ведь. Нашел какие-то опорки, надел. В общем, осталось у нас три или четыре человека от четырех машин. Мы вышли на дорогу, идем. Командир полка на машине едет. Ну, мы ему доложили, что пожгли самоходки, мол. Посмотрел он нас, головой покачал и дальше поехал.
Ну, пришли мы в тыл полка - это было 25 февраля. Нас вымыли в бане сразу. Опять ботинки с обмотками дали. Нацепил. А 27-го снова в машину и на передок. 1 марта пришли на хутор. Название не помню. До этого я по нему стрелял. Дом там был сгоревший и сарай. Немцы на века строили. Стены из зацементированных здоровых валунов. Мы между домом и сараем встали. Сидим, ждем. Вдруг командир говорит: "Танки, наверное". А впереди, чуть повыше стояло 76-мм орудие. Так оно бронебойными стрелять начало. Мы высунулись - я и механик. Снаряд разорвался у стенки сарая, на уровне дульного тормоза, метра 2,5 - 3 от нас. Осколки все брызнули к нам. Механику в висок по касательной попало, мне между челюстей, у уха. До сих пор не вытащили. Очнулся в подвале, мне голову бинтуют. Командир машины говорит: "Ты иди в тыл, а механика я оставлю. Кто ж машину-то будет водить?" Я и пошел в тыл. Прошло немного времени - до тылов-то пешком добираться надо - слышу, гусеницы лязгают. Оглянулся - моя машина идет. Я ее издали узнавал - подкову медной проволокой прикрутил на лобовой лист. За рычагами командир сидит. А я его спрашиваю: "Витька-то где?" Он на броню показывает: "Вон лежит". А получилась такая штука. Оттуда немного в сторону отъехали - немцы из минометов стали обстреливать. Ну, экипаж под машину залез - все прикрытие. А механик встал у прицела. Смотрит и говорит - левей, правей, недолет. И ему миной прямо за спину. В кассету со снарядами. Один фугасный снаряд лопнул вдоль и не сдетонировал. А гранат четыре штуки - в мешочках они висели - те сработали. Его изрешетило - хоть на свет смотри. Я на броню залез, смотрю - Витя лежит, белый весь, ну кровь, видно, вся вытекла.
Я не видел даже, как его хоронили. Попал в спецгоспиталь для челюстников, в Гутштадт. Раненых-то очень много было, не задерживали. Посмотрели - челюсть работает, шевелится. Отправили в госпиталь для легкораненых. Я уже в таком лежал с первым ранением, знал, что там не мёд. И сбежал. Я примерно знал, где базируется наш полк, и пошел. Смотрю - повозочники, сено везут. Я с их разрешения на сено забрался. Проехали немного, смотрю - наши полковые машины проскочили. Командир полка куда-то ехал на легковушке. Я спрятался, думаю - возьмут и отправят обратно. Через КПП прошли - там заградотряд стоял, пограничники - ничего. Повозочники сворачивали куда-то, а мне надо в другую сторону. Смотрю - наша полковая грузовая машина. Я помахал - остановились. За подушками и одеялами ехали. Оказывается, отвели нас с передовой.
Приехали обратно. Ребята меня очень хорошо встретили. Они знали про всю эту суету. И командир полка приезжает с начальником штаба. Заходит. А меня в полку Дипломатом звали. И он говорил - я, мол, Дипломата, по-моему, видел, когда по дороге проезжал. А ему говорят - да вот же он. Я и вышел. Поздравил он меня с возвращением. Я ему и говорю - мол, товарищ полковник, ни документов, ничего у меня нет. Он начальнику штаба говорит - сообщи, мол, куда следует, чтобы не искали, дезертиром не считали.
Это было числа 14 или 15 марта. Тепло, хорошо было. Просидел я пару дней, отдыхал после госпиталя, а потом опять на машину посадили. Другой экипаж уже, от старого никого не осталось. И 23 марта недалеко от города Хайлигенбайль - не знаю, как он сейчас называется - тяжелые бои были. Там шла железная дорога Кенигсберг - Берлин, и немцы груженные лесом вагоны поставили так, что не пробиться - ни танкам не пройти, ни пехота не может. Под колесами сидят немцы, стреляют. Выковыривали долго их оттуда. И автострада - бетонная, хорошая, автобан немецкий, а в кюветах глубоких - 88-миллиметровые зенитные орудия. Страшной убойной силы, никакая броня не держала. До нас ходили в атаку тяжелые самоходки, 122-миллиметровые. В два захода выжгли их. Приехал Василевский - мол, почему не двигаетесь. Начальство наше сообщает - танков нет, выжгли. Он на наши самоходки показывает - а это что? Командира полка ко мне! Полкана нашего позвали, Василевский ему Ну, а что подполковник может сделать? Приказал - мол, ребята, надо. Кто вернется живой - награжу. Пошли. Выскочили - сколько стволов ударило сразу, я не знаю, первая машина взорвалась, а мы вернулись обратно. Тут приказ повторить атаку. Мы опять полезли. Короче говоря, я только помню вспышку перед глазами - взрыв, видно в топливный бак попало. Зад-то открытый у самоходки, меня или выкинуло, или сам выпрыгнул - так и не помню. Телогрейка загорелась на мне. Хорошо, сообразил, в свою сторону побежал. Там траншеи были. Солдаты меня уронили и начали макать в грязь, погасили. Я еще отбивался, как потом рассказали. Потом посмотрели - некому уже наступать-то было. Подтянули артиллерию, сровняли с землей там все, что можно. А нас-то сожгли уже. Вот так-то и получилось.
После этих боев передышка была. Хайлигенбайль взяли 27 или 26-го марта. Вышли к заливу Фриш-Гаф - там дальше идет коса Фрише-Нерунг, там немцы были - Пиллау, но это уже в стороне от нас. Наше дело кончилось. Нас отвели в деревеньку - я уже название не помню. Бараки там какие-то были, плац большой, мачта для флага. Хутор, короче, там все хутора. Мы том и стояли несколько дней, а в первых числах апреля нас погрузили в эшелоны и отправили под Берлин. Ехали через Польшу вдоль побережья. Приехали мы числа 10 или 9 апреля. На станцию, как только мы стали выгружаться, "мессершмитты" налетели. Некуда прятаться, только под вагоны. Ну, они постреляли

Светлана Мута

  • ПО "ПОБЕДА"
  • Полковник
  • ***
  • Сообщений: 1379
1 гв Донской ТК Солдаты Полка,воспоминания Ветеранов ПРОДОЛЖЕНИЕ
Поляков Юрий Николаевич
1888 отдельный полк самоходной артиллерии
http://iremember.ru/samokhodchiki/polyakov-uriy-nikolaevich.html
немного и ушли. Но, видимо, засекли. Там все кюветы около дороги ящиками со снарядами были заставлены - готовились к наступлению. Оно началось 16 апреля. Толком они оправиться не успели. Вся наша 3 общевойсковая армия пошла вторым эшелоном. Зееловские высоты прорвали. И вот там я впервые увидел наши подбитые танки ИС-2. Я думал, их вообще ничего не берет. Я до этого видел ИСа одного, у него пушка отбита была, и на башне, на корпусе вмятин черт знает сколько, а сквозных не было. А тут от Зееловских высот в сторону Мюнхеберга идет кривая дорога, прорытая прямо в высоте, сплошные изгибы. Мы один изгиб проходим, смотрим - два ИСа сгоревших стоят. Мы еще удивились - а чем их? Проехали, я обернулся, посмотрел, а у одного и другого во лбу вот такая дырка. Невозможно ведь - броня-то 180 мм. Проехали метров сто - стоят немецкие стационарные зенитки в бетонных колодцах, видимо, первый обвод ПВО. Видимо, танк выползал из-за поворота - они его в упор и били. Тут уж никакая броня не выдержит.
Проскочили мы высоты, к Мюнхебергу пошли и дальше. В сам Берлин не попали, Прошли по южным окраинам. Кстати, попали в тот городок, в котором после войны служили - Олимпишесдорф, Олимпийская деревня по-немецки. Пошли дальше. 5 мая двигались к Бранденбургу. Около города Бург нарвались на засаду фаустников. Нас было 4 машины с десантом. Жарко было. А из кювета человек семь немцев с фаустами. Расстояние метров 20, не больше. Это же рассказывать долго, а делается-то моментально - поднялись, выстрелили и все. Первые три машины взорвались, у нашей двигатель разбило.Хрошо, правым бортом, а не левым - в левом-то топливные баки. Половина десантников погибла, остальные поймали немцев. Набили хорошо им рожи, скрутили проволокой и забросили в горящие самоходки. Орали хорошо, музыкально так.
Вышли к городу Бург, там канал на Эльбу - и все, война кончилась. Помню, неподалеку от Бурга, в какой-то деревеньке приказали разгрузить боеприпасы и протереть. Мы еще шум подняли, война-то еще идет, разгрузим снаряды, а если немцы? Не ваше это дело - говорят. Ну, не наше, так не наше. Протерли снаряды от пыли и грязи - дверцы открытые, их же засыпает. Отвели нас в деревню, название уже не помню. Барский трехэтажный дом. Комендант города Данцига, какой-то генерал-лейтенант там жил. Барские пристройки, здание солидное, хорошее. Пожили там недели две, и нас перебросили под Берлин. Погрузили в эшелоны, командир полка сказал, что везут в Манчжурию. А довезли до Минска и выгрузили. Август месяц уже был, мы к боям все равно бы не успели. Видать, там рассчитано уже все было. Высадили нас на окраине Минска. Полки стали расформировывать, вместо полков дивизионы стали делать. Нас перебросили в Борисов, из Борисова - в 32 запасной танковый полк, на танкистов нас переучили, а оттуда снова в Германию. Солдаты там нужны были, многие возраста уходили, еще довоенного призыва.
Вот так я попал сначала на берег Мекленбургской бухты - это около Ростока. Там раньше, при немцах, аэродром морской авиации был, ангары. В ангарах стоял наш разведбат. Разведбатом, правда, его было трудно назвать, скорее разведорган. 10 танков там было, 100 мотоциклов "Харлей-Дэвидсон", батарей 57-мм пушек, десятка полтора бронетранспортеров, ну, и соответственно, пехота, сколько ее сидит там. Крупное соединение, хорошее. Жили мы в немецких казармах. От аэродрома были две казармы, вроде городков. Мы в дальнем жили, ближе к дороге. Пробыли мы там до декабря. Приказали сдать танки в 1-й Донской танковый корпус. Наш танк залатанный был, заплатки сплошные, проводка изорванная. А там принимают машины только в порядке, в боевом состоянии. Вот мы их драили, меняли проводку, провозились недели три, пока сдали. И нас отвезли в Олимпишесдорф, в 1-й мехкорпус, 9 отдельный танковый батальон. Он во время войны был полком, а сделали батальоном. Батальон был вооружен американскими "шерманами" М4А2. Хорошая машина. Мы их по ленд-лизу брали, так что скоро приказали сдать и "шерманы". Получили мы Т-34 из 48 танковой бригады 12 корпуса - их тоже ведь сокращали. В бригаде, например, было 3 батальона, один батальон убрали, бригада стала называться полком, а технику батальона отдали нам вместо "шерманов". Прослужил я в 9 отдельном танковом батальоне с 46 до 50-го года в этом самом Олимпишесдорфе. Служба, в общем, удачной получилась. Я за послевоенную учебу получил два отпуска из Германии, что весьма трудно было заработать, и выиграл первенство оккупационных войск по боксу - еще один отпуск получил.
Каков был состав экипажа СУ-76?
Командир, механик-водитель, наводчик и заряжающий. В бою понятно, кто чем занимался. Техническим обслуживанием машины занимались все. Командир орудия и заряжающий больше дежурили по ночам у машины, а командир машины и механик считались элитой. Механику машину водить надо, ночью спать.
У Вас в полку только "76-е" были?
Да, только "76-е". 1888 самоходный артполк.
Что вам нравилось, и что не нравилось в машине?
Плохое было то, что на ней стояли параллельно два бензиновых двигателя. Бензин Б-70 сразу вспыхивал. А хорошо было, что можно сразу выскочить - без люка. Пушка приличная была - ЗиС-3, 76 миллиметров. Да и все вроде. Машина как машина.
Насколько был подготовлен экипаж?
Экипаж у нас хороший был. Механик, Митя Батурин, на первой моей машине - он в 41-м попал в плен, неделю там побывал, бежал к нашим, на проверке 6 месяцев был и пришел к нам в часть. Командир орудия, наводчик был поваром у командира полка. Взбрело ему в голову - мол, хочу воевать. Командир полка уговаривал - что тебе, мол, орден надо? Дам. Нет, говорит, хочу воевать. Ну, его командир на машину к нам поставил. Командиром машины был младший лейтенант Мануилов, только что из училища. Требовательный, как все молодые. Ну, и я - из пехоты. Как-то раз, оставшись без машины, рыли блиндаж. Народу-то на смену много было. Пришел комбат и спрашивает - кто ко мне на машину заряжающим хочет? Я и попросился, чтобы обратно в пехоту не выгнали. Ну, пойдем. Так я в самоходной артиллерии и остался.
Двигатель у машины был надежный?
Двигатели хорошие был. ГАЗ-11, модель 202. На первой машине, на которой нас сожгли, один двигатель разбило, так другой тянул. Правда, еле-еле, но все равно полз. Один минус - бензиновый. Ходовая часть, правда, слабенькая. Гусеница неширокая, проходимость не ахти какая. Рассчитана на сухой грунт и хорошие дороги. В феврале 45-го пахота раскисла уже, и когда мы уходили от немцев, днищем по пахоте скребли. А катки хорошие. Приличная, в общем, машина была.
А если нашего бензина нет, трофейный залить можно было? Работать будет?
Один раз у нас топливо кончилось. Неподалеку немецкий танк стоял - не сгоревший, а просто подбитый. Мы хотели заправить, зампотех взял бензин, зажег, посмотрел пламя, говорит - этот не пойдет. Наш Б-70, бакинский, считай, почти что авиационный был.
Кто занимался техническим обслуживанием машины на стоянке?
Сами и занимались. Масла не хватает - доливали, шприцевали ходовую часть солидолом. А если что серьезное - летучку вызывали по рации. Рацией командир машины занимался.
Против кого в основном работали? Против танков или по поддержке пехоты?
Поддержка пехоты. С танками бороться со слабенькой пушкой тяжело. Со средними Т-III, T-IV еще можно было бороться, а с "пантерой" или "тигром" - это уже самоубийство. Лобовая броня всего 30 миллиметров.
Когда открывали огонь, стреляли с остановки или с хода?
Только с остановки. С хода на СУ-76 стрелять было нельзя. Короткая остановка, выстрел, и двигались дальше.
Как взаимодействовали с пехотой? Вам заранее давали отделение, или все организовывалось в процессе боя?
В основном в процессе боя. Нам только давали указание - будете, мол, поддерживать такой-то полк или такой-то батальон. Приезжали, приготовились к бою, постреляем, и пехота вперед пошла.
Работали непосредственно в бою или стреляли с закрытых позиций?
С закрытых не стреляли ни разу. Только поддержка пехоты, стрельба по обнаруженным огневым точкам или по траншеям.
В городах приходилось воевать?
Нет, только в поселках. Дома не больше двух этажей.
Пушка в этом случае была эффективна?
Да, пушка хорошая. Не против танков, а против пехоты и жилых строений - очень хороша. Мы в Восточной Пруссии хутора расстреливали. Немцы по хуторам рассредоточились. Мы их и разбивали. Фугасным ударишь - стенка только закоптится, да пару кирпичей выбьет. Бронебойными по домам били, чтобы развалить.
Дульный тормоз у пушки, на Ваш взгляд - плюс или минус?
Плюс, конечно. Откат намного меньше, он же тормозит. Другие пушки, без дульного тормоза - у них откат очень большой.
Как с полевым ремонтом обстояли дела? Если, допустим, во время боя гусеницу перебило - покидали машину или пытались сразу же отремонтировать?
Если во время боя снарядом гусеницу перебивало - выскакивали все сразу. Присматривались - добавят или не добавят? Сразу тянули гусеницу сами.
Кто следил за боекомплектом?
Заряжающий. Кассеты со снарядами стояли с левой стороны, вертикально, еще в нише около командира орудия и россыпью. Обычно боекомплект-то небольшой, так мы под пушку две доски клали, чтобы снаряды не раскатывались и укладывали кучу - штук сорок. Иначе не хватит. Старались брать больше осколочно-фугасных снарядов. Бронебойных брали, чтобы под рукой были - штук 16.
Рабочее место у Вас было удобным? Пространства хватало, где развернуться?
В этом отношении хорошо было. Место во всю ширину самоходки было, сзади. Там общие сиденья, и под сиденьями снаряды были. Нагибаешься, заряжаешь, выстрел, гильзу выкидываешь. Сразу выкидываешь, если есть возможность. Под ногами ведь путаются.
А как с бытовыми условиями было? Кормили хорошо?
Не очень. Три раза в день пшенкой кормили. Туго было. В Польше стояли три месяца, все запасы, что были, подъели. Пшено и тушенка. Вот за неделю перед наступлением начали кормить по-настоящему, как обычно. Верная примета - раз стали хорошо кормить, значит, скоро пойдем.
А с авиацией немецкой сталкиваться приходилось? Что делали в таком случае?
Под пушку залезали. Раненого комбата в Восточной Пруссии везли в госпиталь. Возле моста пробка возникла - телеги, грузовики и разная ерунда. Тут "мессершмитты" налетели. Неприятное ощущение было. Из машины-то не выскочишь - это мое рабочее место. Ну, и под пушку. Они постреляли-постреляли и улетели. Немецкой авиации очень мало было.
Вы после войны попали на Т-34. Служить было проще, чем на СУ-76 или нет?
Солдатская служба - она везде одинаковая. Просто у "тридцатьчетверки" крыша над головой есть. В "семьдесят шестой" и дождь, и снег - все к тебе на голову. Был брезент - натягивали, но в боевых условиях им не пользовались. Сзади висел, весь изорванный осколками.
Приходилось, хотя бы из любопытства, сравнивать нашу технику с немецкой?
Визуально мы немецкую технику знали, конечно, хорошо. А про технические характеристики - что-то я уже и не помню. Мы знали тот же "артштурм" 75-миллиметровый. Броня потолще нашей была. Да и пушка хорошая у них. А более тяжелые машины - это уже уносить ноги надо было. Ничего же им не сделать было с нашей пушкой.
А "тигры" я видел, и даже видел, как их подбивали. На Наревском плацдарме очень тяжело было. Большого прорыва, на который начальство рассчитывало, не получилось, только расширили плацдарм немного. Два "тигра" вышли, остановились метрах в 800 от нашей передовой и начали выманивать пушкарей. Те из своих 76 миллиметров по ним начали стрелять, а у него 100 миллиметров лоб-то. Не берет на таком расстоянии. А "тигры" начали пушки подбивать. Вызвали ИС. Одна машина приехала. Генерал Варяжин стоял там и приказал, видно, лейтенанту "тигры" уничтожить. А нам интересно посмотреть тоже было. Выстрелил ИС. Калибр-то у него 122 мм, трассер, как мы его называли, "малиновка", пошел далеко, думали, промахнется. Смотрим - оп, и прилип. Через несколько секунд - по второму. Оба загорелись сразу. Две машины подбил. Адъютант генерала записал фамилии танкистов. Видно, награда им потом была хорошая. Я удивился - с такого расстояния и чистенько так попасть. Снаряд такой пушки ничего не держало.
С "фаустниками" приходилось сталкиваться?
Приходилось. В основном с ними пехота боролась. Но они хитрые были - тоже ведь жить хотели. Выглядывает, и не видно, что это "фаустник". Подпускает на определенное расстояние, высовывается и стреляет - буквально несколько секунд это занимало. У нас так одну машину сожгли в январе 45-го. Мы немецкие траншеи обстреливали, "фаустник" высунулся, выстрелил и попал. Машина взорвалась сразу же - вся, с боеприпасами. Самая хорошая прицельная дальность у них считалась 15 метров - железные нервы надо иметь. А так до 30 метров, по-моему. Точно не помню. Поднимается планка прицела, на ней три окошечка - 50, 30 и 20 метров, кажется. Вот они по ней целятся и стреляют.
В ночном бою приходилось участвовать? Какое впечатление?
Назвать это боем было трудно. Это не встречный бой был - просто стреляли по вспышкам. Немцы открывают огонь - по вспышке стреляешь. Но это все больше наудачу. Попал, не попал - непонятно. Темно же.
Ваша самоходка легкая была, с мостами проблем не было?
Не было. Вес 11,5 тонн - это семечки для любого моста.

Светлана Мута

  • ПО "ПОБЕДА"
  • Полковник
  • ***
  • Сообщений: 1379
1 гв Донской ТК Солдаты Полка
Н.М.Гернгросс

http://www.urokiistorii.ru/node/265
....Наконец в начале августа 1944 года я обрел окончательное пристанище: 354-й Гвардейский тяжелый самоходный артиллерийский полк резерва главного командования. С этого времени я начал воевать по-настоящему. Но это был уже 1944 год. Представляете? Полтора года меня мотали эти чиновники. Спасибо им, что они сохранили мне жизнь, может быть.
 
Так вот, в этом полку были тяжелые самоходки 122-миллиметровые, с толстой, хорошей броней, немцы их очень боялись. И я был определен туда в роту автоматчиков. Я пришел туда с командой в десять человек. Мы пришли, а командир там в отлучке. Нам говорят: “Подождите, вот некому вас записать в книгу, мы только что из-под Минска, у нас убили писаря роты автоматчиков”. Мы ждали-ждали, потом я говорю: “Давайте я запишу”. Взял книгу, записал всех как следует. А потом явился командир роты, посмотрел и говорит: “Будешь у меня писарем в роте”.
 
Стал я подавать строевые записки, планы учебы – в общем, бумажная работа. В штабе полка увидели, что аккуратный, почерк хороший, и забрали меня в штаб полка, на оперативную работу. В чем заключалась эта работа? Надо было клеить топографические карты в направлении предполагаемого нашего наступления для каждого командира батареи. А в полку – двадцать одна самоходка: четыре батареи по пять самоходок и одна командирская, значит, всех комбатов надо было снабдить картами, плюс начальника штаба и командира полка. Вот я и клеил эти карты. Потом обязанность была такая: когда полк перемещается, на новом месте я должен сделать вырезку из карты, срисовать и послать в штаб корпуса дислокацию полка. Мы подчинялись 1-му танковому гвардейскому корпусу, это наше было командование. Я печатать на машинке быстро научился. Ну и всякие солдатские дела, конечно, и прежде всего копать окопы на новом месте...
 
Мы стояли в Латвии (Радзивилишки), вдруг приказ: “Срочно!” По тревоге нас подняли. Мы тогда готовили наступление в Латвии, все было тихо, маскировка, никаких папирос, ни огня, ничего, никаких перемещений. Но немцы разнюхали об этом. И километрах в двадцати от нашего места дислокации они перешли в наступление. Два дня шли бои. Наш полк подбил тринадцать танков, и немцы успокоились, атаку мы отбили. Но они все-таки знали, что мы наступать собираемся».
 На самоходке
«Дальше шло уже по такому плану, которому наши научились у немцев: концентрация сил втихаря, сильнейшая артподготовка, пехота прорывает участок обороны – километра 3, 5, 7 шириной – и сразу в этот участок лавиной танки, танки, танки, самоходки, мотопехота... Так, как немцы с нами воевали вначале. Немцы, конечно, бежали здорово, потому что страшно боялись окружения, и как только мы зайдем чуть-чуть в тыл, сразу бежали.
 В конце января 1945 года произошло изменение в моей судьбе. Дело в том, что как-то раз приезжает в штаб полка представитель особого отдела из корпуса, приходит в штаб. Спрашивает: “А это что у вас за солдатик?” – “Да вот, взяли на оперативную работу”. – “Ну ладно, пусть помогает, только пусть напишет автобиографию и заполнит анкету”.
 Какие тогда были анкеты, сами знаете. Я написал, заполнил и через два дня приказ: на самоходку! А самоходка, к ней положено иметь отделение автоматчиков, пять человек (фактически было три, не больше). И эти пять человек должны быть к самоходке буквально цепями прикованы, ни на шаг от нее. Она идет в атаку – едем на броне позади башни. Она остановилась – мы на землю. И охранять ее днем и ночью, не допустить, чтобы ее забросали гранатами или подожгли фаустпатроном. Вот с этого момента я начал воевать по-настоящему, не при штабе.
 Дневник я вел до тех пор, пока меня не посадили на самоходку. Там уже было не до дневников. Все это сохранилось в памяти как ночные марши, пожары, обстрелы, бомбежки. Помню, как мы наступали: войдешь в город – немцев нет, электричество горит, дома открыты, на столах теплый обед, бери, что хочешь... Наши, конечно, брали трофеи, кто мог. А что солдат возьмет? У него мешок вещевой за плечами и больше ничего. Танкистам строго-настрого запрещалось какие-нибудь трофеи брать на самоходку. Поэтому они в основном что делали: брали ящик коньяку и ящик консервов и привязывали сзади – вот это их трофеи. Было разрешено всем посылать посылки домой, с трофеями, восемь килограммов в месяц. Тут кто как умел. Кто-то не посылает, так офицеры просят его послать от себя, то есть могли послать две и три посылки. Кто около машины был (например, у нас была рота технического обеспечения), они в своей машине могли накопить сколько угодно»
«Недалеко от нас, за станцией, стоял брошенный помещичий дом, который обнаружили наши ребята. Тотчас же туда был организован поход за зеркалами, матрасами, папками для бумаг и тому подобным хламом. В походе принял участие и я, нашел там несколько английских журналов и стал свидетелем безобразного случая. В зале стоял рояль, и какой-то из младших офицеров сел за рояль и начал ногами лупить по клавишам. Меня поразило проявление подобной дикости».
 «А я все искал сапоги, чтобы избавиться от обмоток, которые солдаты называли “сапоги – сорок раз вокруг ноги”. Но проклятые немецкие сапоги в подъеме не лезли. Пар десять я перепробовал – ни одни не лезли. Ребята тоже говорили, что у них какой-то подъем дурацкий – узкий очень. Ну это все мелочи...
 В составе 43-й армии мы освободили Тильзит, получили наименование “полк Тильзитский”...
 «Но вот наступил апрель 1945 года, и мы получили приказ занять исходные позиции. Когда мы ехали на указанное место, меня поразило огромное количество огневой техники. Почти через каждый десяток метров стояли или пушки, или минометы, или реактивные снаряды, несколько в стороне – “катюши”. Вот-вот должен был начаться штурм.
 У меня одно такое яркое воспоминание: я стоял перед штурмом на часах у какого-то склада. Кругом сирень, соловьи поют... Я стоял и думал: уцелею я после этого штурма или не уцелею. Нас напугали изрядно, то есть нам говорили, что там форты неприступные, рвы с водой, что там ничего трофейного брать нельзя – все может быть отравлено. Может быть, так и было, но я только знаю, что накануне штурма рота штрафников пошла в бой и через несколько часов на форте взвился советский флаг. Штрафники, сами понимаете, у них выхода нет. А потом, значит, их штурмовали мы. То есть как штурмовали: самоходки стреляли, а мы сидели рядом и их охраняли. До рукопашной там не доходило, конечно. Но обстрелам мы подвергались в первую очередь, потому что излюбленная мишень обстрела – это танки и самоходки… Я помню, как Кенигсберг горел, горел особенно. И вот почему: наши приходят в дом, – а штурм был 6 апреля, и еще было прохладно, – разложат на полу костер, греются, варят еду и уходят, костер остается. Дом и загорелся.
 В начале штурма был один случай, довольно меня... потрясший, что ли. Пришел новый командир взвода автоматчиков, мальчишка с курсов младших лейтенантов. Первый раз попал на фронт после курсов, совсем молодой. И мы с ним как-то шли, проверяли дома рядом с самоходкой. И вот входим в один дом, встает фигура, руки поднимает: “Я поляк, поляк!” А сам в немецкой форме. Лейтенант говорит: “Какой ты поляк, пойдем!” Вывел его в зады и расстрелял. Так просто, ни за что. Мне кажется, что этот мальчишка хотел посмотреть, как это – людей убивать. Никакой необходимости не было, да он и права не имел расстрелять вот так. Потому что он должен был отвести его в штаб полка, там разберутся. А что я мог сказать? Он командир, я солдат, я молчу...»
. «У нас нет пленных...»
«После этого мы поехали на Земландский полуостров, который был еще в руках немцев. Это севернее Кенигсберга. И тут тоже был один случай, всех потрясший. Мы ехали по какому-то шоссе. Идет навстречу колонна пленных немцев. Ближе их подвели – оказывается, узбеки в немецкой форме. Наши готовы были их разорвать, да конвой к ним не подпустил бы. Вы представляете, что это такое? Сволочи, простите за выражение».
 «Те, кто был в плену, кого освободили наши, свои, отправились потом в лагеря как изменники. Как стали говорить, “у нас нет пленных, у нас есть только предатели”. Не знаю, каким словом назвать эту подлость для народа, для людей. Человек воевал, переносил столько невзгод, был, быть может, ранен, и вот потом...»
 «А воевали отменно, особенно украинцы, татары, грузины, армяне. Например, когда мы выбивали немцев из Литвы, то там подали на командира самоходки, армянина, наградные документы для присвоения звания Героя Советского Союза, но через несколько дней в ночном марше его самоходка опрокинулась и были жертвы. Сразу послали отбой. Ну, все бывало на войне...»
 «Наступая по Земландскому полуострову, мы вышли к косе, отсекающей Куршский залив, на конце которой находилась немецкая военно-морская база Пиллау... Коса была покрыта сосновым лесом, от которого остались только расщепленные пни и поваленные деревья. Дело в том, что через порт Пиллау немцы эвакуировали свои войска в Германию и все части, ожидавшие отправки, вели непрерывный огонь по косе. Кроме того, на косе были сделаны взаимно перпендикулярные просеки, что очень мешало танкам и самоходкам. Как только самоходка высовывалась на перекресток просек, то сразу получала в борт болванку или заряд фаустпатрона. Вдобавок ко всему, немецкие корабли с моря тоже вели огонь по косе. В результате в нашем полку осталась только одна самоходка, когда пришел приказ выйти из боя. Самоходка, на которой ехал и я, уходила в тыл и везла на броне наводчика одной нашей самоходки, сожженной немцами. Наводчик по фамилии Лопатченко страшно обгорел, но мы все надеялись и страстно желали, чтобы он остался жив.
 
После выхода из боя полк без боевых машин был отведен в тыл и размещен в городе Гумбиннен. Служба шла без особых трудностей, как вдруг однажды ночью нас разбудила усиленная стрельба. Мы вскочили, думая, что на нас набрела какая-нибудь немецкая часть, выходящая из нашего тыла, но когда мы вышли на улицу, то увидели, что весь горизонт сверкает разноцветными ракетами, а люди кричат “Победа!”, пляшут и радуются. Мы вытащили на улицу ящик с ракетами и ракетницу и приняли участие в общем ликовании».

Светлана Мута

  • ПО "ПОБЕДА"
  • Полковник
  • ***
  • Сообщений: 1379
1 гв Донской ТК Солдаты Полка
Воспоминания Ветеранов
Моисей Михайлович Хейфец:
http://prostopravda.net.ua/labirint-evrejskogo-voprosa/duet-xejficit/
 Судьба распорядилась так, что повоевать пришлось совсем не долго… С начала октября и до 25 декабря 1944 года… В этот день, такое не забывается, я был ранен и после медсанбата, когда мне удалили два пальца, меня отправили санпоездом в Подмосковье. Там. В госпитале мне хотели удалить всю руку, опасаясь гангрены, но получилось так, что я с помощью мыла и мочалки спас руку…   
  — Может быть, этот случай самолечения и стал определяющим в судьбе будущего «медициника»?
       — Возможно.
       — Позвольте Вам задать вопрос весьма деликатного свойства… Он вызван последними событиями в ходе моего сотрудничества с нашим еженедельником…Подробности этого события – чуть позже… Были ли в Вашей части евреи? Этот вопрос обусловлен форумчанской антисемитской вакханалией на сайте нашей газеты, где муссируется утверждение, что роль евреев в ВОВ, вообще, никакая, дескать, евреи не воевали, а отсиживались в Ташкенте, а потому еврей-танкист это анекдот…
       — Вы знаете, даже в том отделении, где я воевал и то кроме меня был ещё один еврей, а вообще, я на фронте много евреев встречал.
       — Может и моего кузена, Вашего ровесника, Якова Тодрисовича Шехеля, артиллериста, кавалера Ордена Славы, встречали, он на 2-ом Белорусском воевал, под Кенигсбергом…
       — А в каком роде войск воевали?
       — В танковом десанте.
       — Получается, Вы один из могильщиков того самого анекдота – «еврей-танкист»…
       — А на каком фронте воевали?
       — Извините, но вначале я вынужден Вас разочаровать таким вот уточнением — не танкист я, а десантник, наводчик станкового пулемёта в танковом десанте…На 2-ом Белорусском. 1-ый Донской танковый корпус, 10-ая мотострелковая бригада. Кстати, там мне пришлось увидеться с самим Рокоссовским. Он к нам в часть приезжал.
       — Встреча с Рокоссовским — это, конечно, интересно, но мне более интересно другое…
       — Что именно?
       — Расскажите, пожалуйста, об ордене. который Вы заслужили, но так и не получили…Об этом досадном эпизоде Вашей фронтовой биографии я узнал от Лидии Владимировны… Не из-за пресловутой ли «5-ой графы» это получилось? И за что Вас представили к этой награде?..
 — Получилось это так.В Восточной Пруссии больших городов не было, кроме Кенигсберга, а в основном были юнкерские, вроде как.
       — Хутора?
       — Нет, это были не хутора, а старинные усадьбы, своеобразныые «гнёзда юнкеров», прусских аристкратов. И поезда ходили там немецкие, а потом уж и наши ходили, примерно, от усадьбы к усадьбе, и когда мы заняли одну такую усадьбу юнкерскую, там стояло несколько поездов, и в одном из этих поездов была цистерна со спиртом, и когда наши бойцы туда бежали и стреляли из автоматов, а я стрелял из станкового пулемёта, видно, пробили несколько дырок в этой цистерне, и когда немцы уже удрали, наши увидели, вернее, унюхали этот спирт, и тогда они, кто с котелками, кто с каской – под эти струйки и – «жлуктать», как говорят у нас на Украине.
       — Моисей Михайлович, позвольте Вам напомнить, что Вы сейчас не «у нас на Украине», а у вас, в Израиле… Или, какая-то часть души Моисея Хейфеца всё же осталась ТАМ. В Украине?…
       — Возможно, это и так.
       — Вы уж извините, что перебил Ваш рассказ…
 — Там, в Восточной Пруссии, в ноябре очень быстро темнеет. Уже стало совсем темно, и тут немцы пошли в контратаку… А почти все наши были …
       — Пьяные?
       — В дым.
       — А Вы? Не в дым, а в дупель?..
       — Что Вы. Я, вообще, не пьющий. До этого я только один раз был пьяным, когда нас послали с донесением через реку Нарев, а немцы обстреляли нас, лёд провалился и когда мы, двое из четырёх, кто остался в живых, и я каким-то чудом выплыл, не умея плавать. Перебрались мы на тот берег с моим вторым напарником, жаль имя его забыл . Мороз был страшным. Полопались бушлаты, и мы прибежали в какую-то часть, отдали пакеты, и какой-то капитан налил нам по кружке спирта. Второй мой напарник выпил очень легко, а я дыхнул и не могу – не только пить, а дышать. А они тогда меня повалили и влили мне в рот, так, что я потом двое суток был пьян. Вот это было первое моё пьянство.
       — Давайте вернёмся от пьяного танкиста-десантника Моисея Хейфеца к тому бою, когда он, на трезвую голову, заслужил награду, и к которой его вполне заслуженно представили…
       — Продолжу. Когда немцы начали контратаку только я и командир взвода оказались трезвыми…и мы ухватили, где можно, лежащее рядом с солдатами оружие и бегали с места на место, и стреляли по немцам, чтобы они…Чтобы создать им впечатление, что нас мног. И мы отбили их контратаку. Немцы не знали, что наши все пьяные были. Ну а потом, когда уже наши подошли, основные силы, то командир взвода донесение передал — то ли на командование бригады, то ли полка, точно не знаю, и сказал, что «получишь орден Красного Знамени или Красной Звезды». А потом, когда уже пришли награды, то против меня в списке была медаль «За отвагу». Конечно, я очень рад был, что я такой отважный, но, в то же время было и обидно.
   — Видимо, Вас фамилия подвела… Были бы Вы Хефесько или Хефесенко…
       — Да, конечно. «Кавалер ордена Боевого Красного Знамени» Хейфец, — это, видно, им резало слух.
       — Да, вообще-то, это было бы даже очень смешно, если бы не было столь печально… А ведь наверняка, были и такие «Хейфецы», которых и на Героя Советского Союза представляли, а получали – орден Красного Знамени… А теперь, давайте ..

Светлана Мута

  • ПО "ПОБЕДА"
  • Полковник
  • ***
  • Сообщений: 1379
1 гв Донской ТК Солдаты Полка
Лукьянов Алексей Власович  Герой Советского Союза
http://www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=14267